4б
Павильон. Весна. Вечер. Париж.
Тюильри. Столовая
В залу, где царственная чета ужинает, вихрем врывается князь Голицын. Он с испугом оглядывается и бормочет.
Голицын: Вот вы здесь кушаете, а в Париже – волнения! Улицы все гудят! В Гранд-опера и «Франс Комик» срочно изменили репертуар. Везде ставят Шекспира – «Антония и Клеопатру»!
Александр (хмурясь): Прости, Сандро, ты себя со стороны хоть когда-нибудь слышишь?! При чем здесь Шекспир и всенародное возмущение?! Да и вообще – плевал я с горы на всех этих французишек! Моя армия в случае чего мигом их успокоит.
Голицын (судорожно): Ты не понимаешь, мин херц, даже в нашей армии разброд и шатания. По твоей милости императрица Жозефина с собою покончила! Приняла яд, так как ей вроде гадюку нашли, но та кусаться отказывалась. Париж не Египет, и гадюки тут не такие кусачие!
Елизавета (невинным тоном): Не поняла… Она что, умом тронулась от национального поражения?
Голицын (не обращая на Елизавету внимания): Прости уж, мин херц, меня в Мальмезон ты с собою не брал, так что я знаю все лишь со слов ее слуг. А они говорят, что ты дал Жозефине лишь три дня подготовиться. Ну, там, чтоб подмыться, а после, мол, на сеновал или же в будуар, я не в курсе. А коли откажется – посулил ей дыбу и пытки. Так Жозефина всех слуг собрала, сказала, что лучше смерть, чем твоя постель, – ну и все.
Александр (растерянно): Погоди, Сандро, ты мне какие-то сказки рассказываешь… Делать мне нечего… Я и не думал требовать от старушки женских прелестей!
Голицын (пожимая плечами): Ну, не знаю, мин херц! Ты с таким хитрым видом от нас уезжал. Все говорил, что там прекрасные парники и клубника уже с марта растет, вот ты и отправился к Жозефине – полакомиться. Насчет клубнички. У нас весьма однозначно все тебя поняли. А «отправиться по клубничку» с твоей легкой руки стало уже крылатою фразой.
Александр (с легким отчаянием): Да как ты не понимаешь, Сандро! Дело было секретное и государственной важности! Видишь ли…
Елизавета (с вызовом): Брат мой, герцог Баденский, с неделю назад проболтался, что невестка моя Стефания Богарне как-то сказывала, что мать ее Жозефина отыскала-таки в секретном отделении в каком-то шкафу Трианона знаменитое колье Марии-Антуанетты, с кражи которого и началась вся Французская революция. А потом она его снова спрятала, а забрать из тайника не успела, ибо Бонапарт с ней развелся стремительно и ее сразу в Мальмезон выселили. Я от этой вести спать не могла. Перерыла вверх дном Трианон, где вроде бы колье было спрятано, и Тюильри, откуда Жозефину силою выселили. Ни следа!