Особиста в отряде боялись. Однажды кто-то ему донёс о том, что Твердохлебов религиозную агитацию среди солдат разводит. Капитан арестовал солдата, составил рапорт. Твердохлебов в пустой землянке под охраной сутки ждал, когда его отправят на допрос в особый отдел дивизии. Но в это время немцы начали наступление, отправку отложили. А когда армия оказалась в окружении и несла большие потери, генерал Ефремов приказал всех арестованных освободить, вернуть в строй, выдать им оружие. Байков, узнав об этом, ворвался в землянку, дико вращая сухими красноватыми глазами, выхватил пистолет, выкрикивая:
– Ты – враг народа! Фашистам помогаешь! Наших солдат охмуряешь!
И, топнув ногой, выпалил Твердохлебову:
– Беги!
Пётр, понимая, что капитан его застрелит при попытке к бегству, не двинулся с места.
– Я тебе что сказал! – завизжал Байков, тыча дулом пистолета солдату в грудь.
Спас Твердохлебова вбежавший в землянку командир взвода лейтенант Прохоров. Он встал перед Байковым:
– Ты что, капитан, спятил? Приказ командующего нарушаешь? Да тебя самого за это к стенке поставят!
Байков покраснел как варёный рак, глухо рыкнул, смотря на Свята:
– Ну… Я тебе…
И тут же стремглав выбежал.
Прохоров в этот же день отправил Твердохлебова подальше от глаз особиста в дежурное подразделение на работы.
Байков оказался злопамятным. Он преследовал Твердохлебова. То и дело вызывал его на допросы, заставлял писать многостраничные показания. Подговаривал других писать доносы.
В одном взводе со Святом воевали отец с сыном Чугуновы. Отец – бывалый солдат, сержант Иван Чугунов, на фронте с первого дня войны. На требование Байкова написать донос на Твердохлебова послал особиста куда подальше. Байков отомстил ему. Через несколько дней он арестовал его сына, рядового Степана Чугунова. Тот, нарушив строжайший приказ, на привале в лесу разжёг костёр. Никто не мог помешать особисту, и вечером того же дня Байков построил отряд, приказал вывести солдата из строя. Байков объявил приговор, поднял пистолет и выстрелил в осуждённого. Степан с виноватой улыбкой, до конца не веря в происходящее, неуклюже взмахнул руками и упал с широко открытыми глазами. В строю раздался глухой звериный вой.
– Пуля – дура, а расстрел – молодец! – сказал Байков. – Закопайте его где-нибудь.
Вскоре Байкова убили в бою. Говорили, что без отца Чугунова здесь не обошлось. На войне стреляли не только в грудь, но и в спину. Никто не стал проводить расследование. Как бы там ни было, после гибели Байкова многие облегчённо вздохнули. Особенно когда немцы стали бросать с самолётов листовки о сдаче в плен. Бумаги не было, и эти прокламации солдаты тайком собирали и крутили из них самокрутки. Кусок бумаги сворачивали лодочкой, в него насыпали табак, после чего бумагу скручивали в трубочку, а край склеивали слюной. Особист, если бы увидел такую листовку в руках у солдата, не дал бы даже раскурить самокрутку. Расстрелял бы на месте.