Дирленгер был уверен, что так будет и с этими пленными. Он закурил сигарету, несколько раз смачно затянулся, поправил железный крест на кармане кителя, бросил окурок в толпу пленных. Несколько человек, толкая друг друга, бросились за намокшим в луже бычком.
– Куда, мать вашу! – раздался резкий голос Пантелеева. – Облизывать немецкие ошмётки?
Комендант придержал за ошейник рвущуюся овчарку, повёл по сторонам хищным орлиным носом, несколько раз ударил хлыстом по начищенным сапогам:
– Зольдат! Вы смело сражалься. Но ваш генераль сдалься. Германски армия победить. Будем делать праздник за наш побед! У нас есть мюзик!
Толпа затихла. Пленные молчали, опустив головы.
Дирленгер громко выкрикнул:
– Ганс!
Высокий солдат в шинели змеиного цвета, в каске и коричневых круглых очках, дёрнулся, достал из нагрудного кармана губную гармошку. Он обхватил её мясистыми губами, заиграл немецкий марш.
– Давай! Танци! – крикнул комендант, размахивая хлыстом, как дирижёр палочкой перед оркестром.
Красноармейцы неподвижно стояли, угрюмо глядели исподлобья.
– Шнель! – рявкнул Дирленгер.
Овчарка зарычала и тут же оглушительно залаяла, разбрызгивая тягучую слюну по сторонам, готовая броситься на людей. Фашисты начали избивать пленных прикладами, выкрикивая:
– Tanzen! Tanzen!
Люди, закрывая головы руками и уклоняясь от ударов, медленно зашевелились, покачиваясь из стороны в сторону, тяжело поднимая ноги с налипшей на них грязью.
Ганс, продолжая играть, надувал покрасневшие щёки, покачивая головой в такт музыке. Охранники, размахивая руками и пританцовывая, сгрудились неподалёку.
Вдруг, расталкивая других, из строя выскочил Зорин, крикнул:
– Эх, где наша не пропадала!
Он молодцевато распахнул шинель, скинул на землю помятую шапку, тряхнул чубом, звонко пропел:
– Эх, яблочко, да на тарелочке…
Он лихо присел, вскочил, наклонился, ударил руками по коленям, потом стукнул по пяткам, бросился танцевать вприсядку, припевая:
– Эх, яблочко, да на тарелочке,
Надоела жена, пойду к девочке!
Он быстро приседал, вытягивая вперёд то одну, то другую ногу, то складывая руки, то разбрасывая их в стороны.
– Эх, яблочко, да на тарелочке,
Ко мне в рот попадёшь —
Да не воротишься!
Немцы загоготали, засвистели, окружили танцующего:
– Ком, ком, Иван!
Тот, улыбаясь, подпрыгивал, тяжело дышал, терял равновесие, касался руками земли, чтобы не упасть: