– А было бы круто, если бы ты поехала в Амазонию.
Эта фраза принадлежит моему брату ― он часами размышляет о челюсти аллигатора, которую нашли в джунглях. И в завершение этой сверхважной темы, как только мама спрашивает, собрала ли я все необходимое для поездки, не нужно ли мне еще что-нибудь, я отвечаю. Вернее, я затрагиваю тему, которую всегда хочу затронуть. Тему, которой мне следует избегать.
– Да, мне кое-что нужно. Мне нужна фотография папы.
Гробовое молчание. На меня косятся. Косятся аллигаторы. Косятся гремлины. Я выбегаю из-за стола и закрываюсь в своей комнате. Подростковые причуды, понимаете? Вы же знаете, что это такое.
Я складываю вещи в чемодан и слушаю кассету с голосом отца ― я расскажу о ней позже, но вы имеете полное право удивиться, почему эта кассета появляется в рассказе только сейчас. В комнату входит мама. Разумеется, без стука.
– Ты собираешься лечь спать с мокрой головой?
– Я не успела посушить волосы. Пришлось сбежать с соревнований.
– Сегодня были соревнования?
– Сегодня были соревнования.
– Прости, детка. Я так завертелась с этой твоей поездкой. И как?
– Золотая медаль!
Я вытаскиваю из-под одежды золотую медаль, висящую у меня на шее, и показываю маме. Она мило улыбается. Я изображаю полуулыбку, на сей раз не такую вымученную и натянутую. Мама улыбается глазами. Да, я вижу, что мама гордится мной. Я это вижу.
– Еще одна золотая медаль!
Как раз в тот момент, когда она собирается подойти ко мне ближе, я слышу знакомый звук, доносящийся из другой комнаты. Брат тяжело дышит. Помимо того, что он самый странный ребенок на планете, у него еще и астма. Астма, которая дает о себе знать всякий раз, когда мама решает подойти ко мне ближе. Мама расстроенно смотрит на меня ― ведь она относится к моему тринадцатилетнему брату как к хрустальной вазе. Я снова прячу медаль под футболку и говорю то, что, как я знаю, она хочет услышать:
– Иди к нему. Это всего лишь еще одна медаль.
― Видел красного «Жука»[1]! ― кричит Рауль, как будто ему шесть лет, а не тринадцать.
– Ну, это уже не смешно, они все достаются тебе, ― с гордостью отвечает мама.
Рауль улыбается, а затем говорит единственную по-настоящему умную вещь, которую я когда-либо от него слышала:
– Это ты делаешь так, что они все достаются мне.
Это факт. Так происходит с тех пор, как он родился. Или, по крайней мере, с тех пор, как Раулю поставили диагноз «астма», ― ему достается все. Я, конечно, этого не помню: этот период в моей жизни ― как засвеченная кинопленка. Но в то же время эта пленка наполнена привнесенными моей матерью воспоминаниями, которые в основном состоят из истории о моем прыжке в бассейн и трехсот тысяч других воспоминаний о детстве и астме моего бесценного братика. Таких воспоминаний триста тысяч. А история, которая меня действительно интересует, не входит в это число.