И тогда сверху, резко нарушая мрак и шелест чешуи, упала веревка, грубая, из тростника. Чья-то рука, жилистая и не по годам сильная, схватила его за запястье и рванула вверх. Лаэль, почти безвольный, вывалился на край ямы, ослепленный внезапным солнцем. Над ним стоял юноша – не старше его самого, в потрепанной, чужой одежде, с лицом, загорелым и резким, но глаза… глаза были странно ясными, без той тупой жестокости, что светилась у других налетчиков.
– Тише, – прошипел юноша, оглядываясь. Он сунул Лаэлю в руку маленький, глиняный пузырек. – Выпей. Всё. Быстро! – Голос был сдавленным, торопливым. Лаэль, почти не соображая, подчинился. Горькая, вяжущая жидкость обожгла горло. Почти сразу жар в ногах стал спадать, сменяясь ледяным покалыванием. Силы, крохи, но вернулись. Он попытался встать, опираясь на дрожащие руки.
– Беги. В ту сторону, к барханам. Не оглядывайся… – начал было юный разбойник, но его слова оборвал резкий, злобный окрик:
– Эй, щенок! Что ты там копаешься с добычей?!
Тень накрыла их обоих. Над юношей стоял огромный воин в кольчуге, забрызганной кровью. Его лицо, покрытое шрамами, исказила гримаса ярости. В руке он держал тяжелую секиру.
– Предатель! Маленький крысеныш! – рявкнул воин. Юный разбойник оттолкнул Лаэля прочь, вставая навстречу гиганту. В его глазах не было страха, только горькая решимость и… усталость. – Беги! – успел он крикнуть Лаэлю в последний раз.
Меч взметнулся в воздухе – короткий, страшный взмах. Лаэль видел, как молния на стали сверкнула перед ним. Видел, как голова юноши, с еще открытыми, ясными глазами, отделилась от тела и упала в пыль с глухим стуком. Тело рухнуло рядом, из шеи хлынул фонтан алой крови, горячей и соленой на вкус долетевших брызг.
Лаэль замер. Мир сузился до этой отрубленной головы, до этих глаз, смотрящих в небо, до фонтана крови, орошающего пыль. Звук – рев захватчиков, ржание лошадей – пропал. Остался только оглушительный звон в ушах и ледяной вакуум внутри. Противоядие жгло в животе, давая силы, которых не было. Инстинкт, древний и дикий, пересилил оцепенение. Он рванулся с места, не видя пути, не думая ни о чем, кроме одного: прочь.
Он бежал. Мимо пылающих домов родного Ра-Хемаата. Мимо тел, знакомых и незнакомых. Мимо смеющихся лиц убийц. Бежал, спотыкаясь о камни, падая, снова вскакивая, гонимый призраками жертв. Бежал туда, где начиналась безжизненная ширь – в жадные, безмолвные объятия мертвой пустыни. За спиной оставался дым, кровь и последняя, бессмысленная жертва незнакомого юноши.