Кроваво красные розы, покрывшие ковром сырую землю, сопровождают к месту погребения Капо. Сегодня здесь собрались сотни людей, показывающих свое уважение моей семье, моим людям, моему городу. Но среди них есть также десятки грязных ублюдков, которые жаждут увидеть падение семьи Морелло.
– Подними голову сынок, ты король, короли не скорбят, они правят – тихим, почти неслышным шепотом сказала мне моя мать. Она была статной, высокой женщиной, с идеальной осанкой, черными, как вороново крыло волосами, собранными в аккуратный пучок. Ее хрупкая фигура была одета в черное платье, доходящее до колен, такое же черное пальто, и черная вуаль покрывала ее волосы, полный набор безутешной вдовы. Прежде чем подойти к вырытой могиле и положить на крышку гроба белую розу, символ ее чистой и вечной любви. Выпрямив спину, просканировав каждого в радиусе 10 метров, я пошел вслед за моей матерью, неся в руках черную розу, символ моей скорби и обещания жестокой расплаты. Так я показываю, что ничего не кончено, нет причин сбрасывать нас со счетов, я старший сын, и я возьму возмездие в свои руки. Сзади меня шли мои верные соратники, единственные люди, которым я безоговорочно могу доверять, мои братья Лука и Френк. Младшая сестра шла на несколько шагов позади их, действительно оплакивая потерю нашего отца.
***
В особняк моей семьи мы вернулись уже задолго за полночь, похороны прошли в штатном режиме, к моему удивлению.
– Френки, Лука, зайдите в кабинет отца, есть разговор. – на ходу сказал я, расстегивая и снимая пиджак.
– В твой кабинет. – сказал Френки, нахально улыбаясь и приподнимая свои густые брови. Из нас троих он являлся наименьшим фанатом старого ублюдка, и небеспричинно.
– Что? – остановившись, спросил я, мои руки зависли над последней пуговицей, а взгляд метнулся к младшему брату. Ему было всего двадцать лет, но он уже пять лет был посвящен в наши ряды. Его каштановые волосы были растрепаны, на лице красовалась трехдневная щетина, его черные брюки были заужены к низу, а в место рубашки он надел водолазку, которая полностью закрывала его горло, поверх которой свисала толстая серебряная цепь. Отец ненавидел это украшение, называя его собачим. Это был последний «пошел ты» ему. Порой я забывал, что под всем этим мусором скрывался просто дерзкий мальчишка. Чертовски умный, безжалостный, хитрый, но все еще мальчишка.