Эти открытия порой повергали его в смятение. Ведь даже на аспирантской скамье он продолжал ощущать себя частью номенклатуры, цековским работником, членом великой коммунистической партии. И свой последующий путь после аспирантуры не мыслил без партии.
Значит, что? Придется теперь всю оставшуюся жизнь лукавить, притворяться «верным ленинцем», а внутри презирать весь этот идеологический балаган, бесконечные заклинания, чудовищное словоблудие, двойные и тройные стандарты?
Как ни странно, в итоге он не почувствовал сожаления от всего, что произошло: «Дышать и думать стало легче. Я снова обрел рабочую форму, начал гораздо пристальнее всматриваться в реальную жизнь, которая демонстрировала бездонную пропасть между марксистско-ленинским проектом общественного устройства и реальностями общественного бытия»[21].
За толстыми стенами здания Академии общественных наук тем временем продолжалась жизнь, наполненная разными событиями, порой вполне судьбоносными для Советского государства. И аспиранта Яковлева иногда отрывали от книг, вызывали на Старую площадь, чтобы он поучаствовал в подготовке важных документов. Так было, например, в 1957 году, когда он принял участие в написании проекта постановления ЦК о культе личности.
Этому предшествовали три письма, направленных из ЦК в партийные организации страны, в них аппарат требовал усилить борьбу с антипартийными и антисоветскими настроениями, а фактически дезавуировал выступление Н. С. Хрущева на ХХ съезде. Начавшаяся десталинизация изрядно напугала чиновников, которые увидели в ней отступление от генеральной линии партии, попытки свернуть с магистрального пути. Да тут еще начались известные события в Венгрии, госбезопасность то и дело сообщала об оживлении контрреволюционных и антисоветских сил.
Из трех закрытых для широкой публики писем самым угрожающим было последнее, выпущенное в декабре 1956 года под названием «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов». Там наряду с угрозами в адрес «вражеского охвостья» как раз и упоминалась в очередной раз «диктатура пролетариата», которая «должна быть беспощадной».
Вслед за этим, как и было принято, за дело взялись карательные органы (а вовсе не пролетариат), тысячи людей, поверивших Хрущеву, обещавшему обновление общества, были осуждены.