"Прошу прощения", – сказал он, и впервые за всю встречу его голос прозвучал не как у машины, а как у человека. Он достал телефон. На экране горело все то же слово "Мама". Что-то внутри него, древний, почти атрофировавшийся инстинкт, подсказал ему, что это не тот звонок, который можно сбросить. Он встал, отошел к тонированному стеклу, отворачиваясь от стола. Этот жест – поворот спиной – был для него равносилен публичному признанию поражения.
"Слушаю", – ответил он. Его голос был холодным, стальным, но в эту сталь уже проникла ржавчина раздражения.
Он ожидал услышать что угодно: бытовую проблему, жалобу на здоровье, нелепый вопрос. Но он не был готов к тому, что услышал. Это был не голос его матери. Это был хаос. Смесь рыданий, всхлипов и обрывков слов, из которых его мозг, привыкший вычленять суть из информационного шума, не сразу смог собрать цельную картину. Он слышал отдельные лексемы: "…скорая… не смогли… Кирилл…".
"Мама, говори внятнее, – приказал он, все еще по инерции пытаясь навести порядок. – Что случилось? Давление?"
И тогда сквозь рыдания прорвалась фраза. Всего три слова. Четкие, ясные и абсолютно необратимые. Как приговор. Как финальный титр.
"Папы больше нет".
Мир не рухнул. Не было ни вспышки перед глазами, ни оглушающей тишины, описанной в книгах. Ничего. Абсолютно ничего. Его мозг воспринял эту информацию так же, как воспринял бы новость о закрытии одного из поставщиков или о банкротстве субподрядчика. Это был факт. Входящие данные. Он зафиксировал их. Но система не выдала никакой эмоциональной реакции. Ни страха. Ни горя. Ни шока. Он смотрел сквозь стекло на игрушечный город внизу, на снующие по дорогам машины, и единственная мысль, которая оформилась в его сознании, была до ужаса рациональной и чудовищной в своей обыденности.
"Понял", – сказал он в трубку. Идеально ровным, спокойным голосом. Голосом, которым он пять минут назад обсуждал марку бетона. "Какие наши первые шаги? Морг? Документы? Ты одна?"
На том конце провода рыдания на секунду прекратились, сменившись шокированным молчанием. Затем мать закричала, и в этом крике было не только горе, но и ужас от его спокойствия. Кирилл не слушал. Он уже переключился в режим кризисного менеджмента. В его голове мгновенно начал выстраиваться алгоритм действий, список задач, дорожная карта проекта под названием "Похороны". Он был эффективен. Он был в контроле.