Время, как патока, заполняет улицы, реки, дома. Пятнадцатого января 1919 года патока затопила Бостон. Давление разорвало емкости, когда фабрики хотели произвести больше рома, пока сухой закон не вступил в силу. Темная волна сдвинула грузовой состав, обрушила несколько зданий. Время было как патока. Насиба ждет развода, который просто невозможно представить.
Представить невозможно, но теперь очень возможно наблюдать, как в последние десять лет ее жизни вкручивается консервный нож, сейчас мы вынем все, что там внутри. Вот институт, она сидит под каменной лестницей в холле и повторяет лекции по чужим конспектам, ксерокс в библиотеке не работает, а вернуть надо через час; Насиба встает, чтобы пойти купить себе сок, и ударяется головой о лестницу. Вот Юсуф приносит конверт для роддома, он пахнет магазинным лавандовым парфюмом, а цвет у него – мятного мороженого. Вот Малик идет в первый класс, синие шарики, почему-то купленные циркуль и транспортир (рано же!) лежат на полочке над его новеньким письменным столом, сейчас Малику уже двенадцать. Вот край платья плюхается в лужу, слякоть облепляет подол, как черничная манная каша. Все это перекатывается в воспоминаниях, ухает, распаивается, маракасы времени знай себе гремят о переменах.
Насиба прокусывает себе руку до крови. Не то что она хочет навредить себе, просто плачет, плачет, а потом вспоминает, как в романах герои прикусывают себе кисть руки или нежное место рядом с локтем (локоток не укусишь, а вот рядом с ним – вполне). Она зажимает костяшку указательного пальца зубами и давит, потом заваривает травяной чай и долго мнет мокрый желтый пакетик в руках, пока труха, некогда бывшая венценосной ромашкой и сладостной липой, не растирается неприятной пастой по ладоням. Идет месяц джумада ас-сани 1442 года по хиджре [18], кровь смешивается со слезами, Насиба ждет развода, который просто невозможно остановить.
Муж никогда не составлял главную часть ее жизни. Подхватив струившиеся в воздухе баллады о гармоничном развитии и личностном росте, Насиба мало размышляла об отношениях с супругом, зато рисовала, встречалась с подругами, придумывала для детей сенсорные коробки с крашеным рисом, ракушками и корабликами из скорлупы грецкого ореха.
Пару лет назад, в сиреневом платке и длинной юбке, она пошла в магазин, на кассе пробили шесть йогуртов, молоко, рис, халяльную говядину в упаковке с зеленым значком и водку. Насиба готовилась объяснять, что водку не пьет, ей лишь нужен растворитель для пищевых красок, но никого не смутило, что мусульманка в платке покупает алкоголь. Стыд и волнение оказались напрасны: да кому ты нужна со своими сенсорными коробками, пробормотала ее внутренняя бабка и быстро умолкла. Дети возились, откапывая в радужных зернышках камешки и ракушки, и никто не засунул рисинку в нос, и все ели шарлотку с корицей и складывали пазл с Голубой мечетью