Он плавно погружается в меня до упора, сокращая ягодицы, и совершает ритмичный толчок. Я подаюсь навстречу, выгибая спину, и тянусь ладонями к его щекам. Дарио сверху. Мы друг напротив друга. Наши носы соприкасаются. Наши рты разделяет дюйм. Его горячее дыхание ласкает мои губы, и я поддеваю его нижнюю кончиком языка.
Одна ночь и все закончится.
Я позволяю себе всего одну ночь. Поэтому иду на поводу у сердца и отдаюсь без остатка, играю в игру, в которой Астра Аллен как будто способна кому-то поверить и еще раз полюбить.
***
Дарио обещал вознести меня к звездам, и он это сделал. Много, много раз. За одну ночь он проделал со мной то, что не удавалось ни одному мужчине. Наверное, поэтому я позволила ему остаться в моей постели и разрешила себя обнять.
Я устраиваюсь на его груди и слушаю тихое биение сердца. Непривычное ощущение и умиротворяющий звук, который я теперь буду воспроизводить в памяти перед сном.
Сейчас я лежу справа под мышкой Дарио. Наши скрепленные наручниками запястья – его левое и мое правое – покоятся на торсе моряка, и так наши объятия кажутся циклично замкнутыми. Кисть его руки, просунутой под мою шею, погружается в мои влажные волосы. Они еще не успели высохнуть после душа. Дарио не спеша массирует кожу моей головы и прижимается губами к виску.
– Укройся одеялом, – тихо и хрипло начинает звучать его голос. – Дыши тише. В твоей комнате демоны. – Я впадаю в оцепенение от знакомых слов до боли знакомой песни. – Не бойся. Нет причин лить слезы, ведь сегодня вечером я вернусь, чтобы петь тебе колыбельную, пока не оживут твои мечты. – Вдоль позвоночника пробегает леденящая дрожь. – И все ангелы подпевают мне, превращая твой мир в песню. Когда я рядом – ты в тепле, ты в безопасности. Засыпай. Засыпай. – Меня начинает трясти. – Когда затихнут сирены, ты поймешь, что я нашел свой путь. Не нужно бояться. Держись ближе ко мне.
– Откуда ты знаешь эту колыбельную?! – Я резко подрываюсь, забывая о наручниках. – Черт! – Хватаюсь свободной рукой за запястье, которое, кажется ободрала железным браслетом.
– Я… – Дарио в растерянности приподнимается, упираясь локтем в матрас. – Эмма… Эм… Это мать Тео и как бы моя мачеха… Пела мне ее в детстве. Мне тогда было восемь. Не знаю, почему, но я запомнил эту песню.
Нет, боже, нет.