Камилль покачала головой, вспоминая об этом.
Она закончила сортировать почту, разложив ее по четырем сумкам, а затем оставила их у задней двери, чтобы Эмиль забрал. Поверх Камилль положила сушеную морковку – небольшое угощение для ослика, который тянул почтовую тележку Эмиля.
«Нет, – подумала она, – Жан-Поль без стыда брал деньги у китайцев».
Но он убьет ее, если узнает, что Камилль влюблена в одного из них.
Глава 2
Нуаель-сюр-Мер, 1906 год
В тот год, когда Камилль исполнилось двенадцать, лето наступило рано и прокатилось по долине Соммы, испепеляя поля и леса неумолимым солнцем. Ночи были едва прохладнее дней. Когда Камилль выходила утром на террасу шато, ее босые ноги ощущали приятное тепло каменных плит, не остывших за ночь. А в июле фрукты и овощи в саду, казалось, поспели за одно мгновение. Из садовников в шато был только старик Бастьен, но сил и проворства следить за сорняками и кустарниками ему уже не хватало. Однако нанять кого-то помоложе бабушка позволить себе не могла.
Бастьен собирал и таскал мешками фасоль и перец, огурцы и баклажаны, ягоды и фрукты. Все это он оставлял у дверей кухни. Также ему приходилось рубить дрова для трех старинных дровяных печей, на которых кипели кастрюли, пока кухарка занималась заготовками и консервированием. Бастьен заявил, что сам уже не справляется.
На следующий день Камилль отправилась в огород с корзинкой. Бабушка пригласила на обед гостей, и кухарка готовила террин[9] из свежего гороха.
– Иди скажи Бастьену, что нужно наполнить две миски, – распорядилась кухарка. – Мадам графиня пригласила жену мэра, поэтому стручки гороха и салата латук должны быть идеальными.
– Устроим настоящий званый обед, – кивнула Камилль.
– Да, ma petite[10], – с грустью в голосе сказала кухарка. – Возможно, это наш последний званый обед.
В этот момент Камилль подумала, что речь идет о последнем званом обеде этим летом, ведь оно близилось к завершению.
Однако когда Камилль пришла на огород, то Бастьена там не обнаружила. Над листьями салата с лейкой склонился темноволосый загорелый подросток. Совсем худой, он казался очень хрупким на вид. Светлые глаза юноши того же льдисто-голубого оттенка, что и платок, повязанный на его шее, глядели настороженно и недоверчиво. Он отступил немного назад, будто не знал, что делать. Его заляпанные грязью штаны были закатаны выше колен. Он был босиком, ботинки аккуратно стояли на деревянном ящике рядом с грядкой.