Нож, которым он годами чистил для нее гнилую картошку в подземелье. Которым тыкал в ее тарелку: "Ешь, милая!". Теперь ее единственное оружие. Тупое. Жалкое. Оружие нищего. Пахнущее дешевым жиром и отчаянием. Цеплялась за стволы, как этот нож цеплялся за картошку – без надежды, по привычке.
Она знала, он уже ищет. Чувствовала его ярость, как вибрацию в земле. Он окрестил бы это «заботой» – липкой, как запекшаяся сперма на простынях. Он часто говорил о любви. Когда привязывал. Когда резал. Когда насиловал. «Мы же семья, милая. Навеки.»
Солнце резало глаза после вечного полумрака лампочки под потолком. Она споткнулась о корень, упала лицом в грязь. Культя горела огнем. «Встать. Встать, сука!» Внутренний голос звучал как его шепот. Она встала. Задыхаясь. Сердце колотилось, как пойманная птица в клетке из ребер.