Прости меня, коль есть за, что винить,
Я кровь твоя – ты сможешь всѐ простить.
Я вспоминаю, бабушка, тебя,
И луг зеленый – летом был там я.
Все это была жизнь твоя.
Я поминаю, бабушка, тебя.
ЯПОНОСЛОВЯНСКОЕ
ОПРАВДАНИЕ
Сѐгун, как водится, вальяжно,
Он выше всех и всѐ берѐт.
«От скуки дела» важно,
К себе слугу рукой зовѐт.
Всѐ стихло, даже сердце стыло.
Жестоким нравом был творец.
И где-то чѐрной птицей взмыло
Судьба иль смерть уж, наконец.
Склонил колено храбрый воин,
Он знал – служить и воевать,
Он самурай и был достоин
Со смертью жить, и умирать.
– «Назначу я тебе сэппуку,
Казни себя – проверю я:
Сумеешь вытерпеть ты муку
Иль есть достойней у меня?».
Вот вскрыт живот и просит брата:
– «Облегч… страдания мои».
Шипенье дивного булата -
И самурай закончил дни.
Лишь извини – сорвалось звонко,
И пол в крови, и сердце мук.
Не вздрогнула рука нисколько,
Об ножны сталью – слышен стук.
Когда-то тоже извинялся
Пилат, владыка или суд.
Хотя и братом не назвался,
А приговор, мол, вынес люд.
Навряд ли знали, как все будет,
И чем закончится судьба.
Сегодня тоже нас осудит,
Богатый, нищий, голытьба.
ПОСВЯЩАЕТСЯ ДРУГУ
(Бабичу Игорю Константиновичу)
Родившись белою зимой
Тринадцатого декабря,
Не повстречался он с судьбой,
Хотя и это было зря.
Закрыто это в сновидениях
Для нас и даже для него.
А знал бы он судьбу в мгновениях -
Судьба безжалостна его.
Но рос мальчишка, «жизнь любила»,
И был застой, как говорят.
Застыло всѐ: и власть, и сила,
И радости простых ребят.
Отец ушѐл и отчим тоже,
И матери не до него.
Он был ребѐнок, словно сажа,
Пытались смыть тогда еѐ.
Бежали годы, школа, вместе,
Девчонки, игры – все вдвоѐм.
Мы жили вместе, в одном доме
И пили горькую потом.
Не так всѐ было, как хотелось
Не так тогда произошло.
Всегда по жизни не терпелось -
Похоже, временно везло.
Потом на север, ниже Варты,
И все беда его звала.
Вот здесь опять мы повстречались -
Такие брат у нас дела.
Сидели, пили тоже вместе,
И вспоминали тех друзей,
Которые ушли без песни,