– Маменька, не сейчас про мой сон, пожалуйста!
– Я просто… я всё вижу, – вздохнула мать, – у меня глаз намётан. Да и знаешь, я сама… когда была тяжёлая, тоже сначала думала, что отравилась. А нет, ты оказалась. Дорогая, ты теперь должна венчаться с Михаилом.
Лизавета прижала руки к лицу. Ей хотелось исчезнуть. Раствориться в одеяле. Быть чашкой на полке. Или кочкой в болоте. Кем угодно, только не собой сейчас.
– Я должна венчаться с ним? С Михаилом?! – прошипела она, глядя на мать, как на предательницу.
– Ты пойми, дочка, – мать уже начала оправдываться. – Люди-то… они же не простят. Они же не знают, что он… – она понизила голос до шёпота, – насильник. Им всё равно. Им важен порядок. Кто чего и от кого. А то начнут считать, считать месяцы… сами понимаешь.
– Я НЕНАВИЖУ ЕГО! – выкрикнула Елизавета, вскочив, как ошпаренная. – Я что, должна теперь ПАХНУТЬ этим человеком всю жизнь? Варить ему щи и рожать ещё пятерых?
– Тише, Лиза, тише, – мать бросилась к ней, – ты чего, у тебя сердце! И… щи – не обязательно. Можешь варить ему просто суп. Или не варить вовсе.
– Это ты меня утешаешь, да?
– Я… стараюсь.
Лиза села обратно, вся в дрожи. Мир вращался медленно, как старая телега. Она чувствовала себя придавленной… даже не решением, а его отсутствием. Никаких хороших вариантов не осталось.
Мать взяла её за руки.
– Я знаю, тебе страшно. Но ты сильная. Ты моя. А у нас, у Кузнецовых, нервы железные, ты помнишь?
Елизавета всхлипнула. Половина её хотела засмеяться. Вторая – разрыдаться. А третья – сбежать к чёрту на кулички, хоть в монастырь, хоть в Сибирь.
…
Тёмная ночь, как змея, обвивала землю – холодная, молчаливая. Елизавета, босая, с лицом мраморной статуи, на цыпочках вышла из дома. Она ступала так легко, будто была призраком. Ни один половица не скрипнула, ни один петух не каркнул – даже они чувствовали, что сейчас не время для суеты.
Шла она, как во сне. Медленно, с какой-то обречённой грацией, будто в этом уходе была древняя церемония. И всё внутри кричало: «дальше нет дороги». Ни мечты, ни будущего, только грохочущая пустота.
Морской воздух бил в лицо – холодный, хлёсткий, будто сама природа пыталась образумить. Но она не чувствовала ни холода, ни боли.
Когда Лизавета добрела до скалистого берега, она остановилась.
Берег был пуст. Скалистый, опасный. Такой, каким должен быть правильный финал. Ветер рвал её волосы, холодный воздух пронизывал её до костей, но она не чувствовала ничего. Волны разбивались с оглушительным грохотом о камни, их рёв сливался с её внутренним хаосом.