Дима скрестил руки на груди и уставился в пол, поджав губы. Тревор сжал челюсти, осознавая до какой степени ненавидит этого русского «Кена». Тревор прекрасно знал, что женщин его внешность не привлекает, и всегда тяготился этим.
Тревор увидел, как плечи Димы опустились. Наконец-то.
– Хорошо. Что ты предлагаешь?
– То, о чем мечтал не один папаша на свете. Пропустить пеленочный период с какашками и срыгиваниями. Я подниму тебя к моменту, когда малыш начнет ползать.
Он нервно провел языком по губам, заметив сомнение в лице пилота.
– Подумай об Ане, Дима. Я готов ходить в грязной футболке. Но ей-то не захочется пахнуть прокисшим молоком. Кстати, как вы решили назвать малыша?
Вопрос отвлек Диму от размышлений. Он сунул руки в карманы штанов и вздохнул.
– Ваней.
– М. Джонни-бой, значит.
Дима рассмеялся, и Тревор приятельски хлопнул его по плечу.
– Ну, что? Договорились?
– Тебе видней.
Весь вечер и следующий день Тревор провел в ожидании, что Аня придет поговорить. Вместо нее пришла Юлия.
Она вошла в кабинет с выражением некой целеустремленности на лице и села в кресло.
– Что ты задумал? Я была у Саркисяна. Он готовит капсулу для Шеметова.
– Тогда зачем спрашиваешь, если сама все видишь? – не отрываясь от монитора ответил Тревор.
– Будешь укачивать младенца по ночам, чтобы Аня поспала? Греть бутылочку с молоком?
Гудчайлд глухо хохотнул, и Юлия больше озлилась.
– Я знаю это выражение лица. Какая-то идея вертится у тебя в мозгу без остановки. Всякий раз, когда я пытаюсь узнать хоть что-то, ты натягиваешь маску хладнокровия.
Пальцы Тревора замерли над клавишами, затем он пространно произнес:
– Я, как и ты, не терплю унижения.
Ненадолго повисла короткая пауза, пока Юлия не издала скучное «м-м». Она выдержала паузу, будто давая ему шанс признаться. Потом резко поднялась – её терпение лопнуло.
– Делай, что хочешь. Она все равно не полюбит тебя! – резко кинула она, уходя.
В назначенный день в медицинском отсеке, когда Аня обняла Диму, перед тем как тот уснет, Тревор вспомнил эти слова. Нечто похожее на угрызения совести зашевелилось внутри. Неужели он возьмет и причинит любимой женщине непоправимый вред? Нанесет столь глубокую рану?
Но спустя два месяца намерение лишь окрепло.
Стоя на мостике, где команда по графику погружалась в сон, Тревор бросил взгляд на медицинский столик со шприцами и ампулами, предвкушая как сделает инъекцию. Хорошо, что Юлии здесь нет, подумал он с чувством радостного облегчения, когда подсудимый понимает, что свидетель обвинения уже никогда не явится в суд.