Он оглянулся. Горислав, словно почувствовав, что нужен, бесшумно подошел и встал рядом. Втроем они стояли на краю мокрого, раскисшего плаца. В неверном свете факелов их лица казались высеченными из камня – сосредоточенные, суровые, готовые к испытаниям. Маленькая, но крепкая преграда на пути надвигающейся из лесов тьмы.
– Собирайте все необходимое, – сказал Радомир, глядя то на одного, то на другого. – Оружие, припасы на неделю, теплые вещи. В лесах уже холодно. Встречаемся у Житомирских ворот до первого света. Путь предстоит долгий. И, боюсь, нелегкий.
Мир был еще серым и безмолвным, когда три всадника выехали из-под темного свода Житомирских ворот. Едва заметная полоса рассвета, бледная и немощная, прочертила восточный край неба, окрашивая нижние кромки тяжелых, свинцовых туч в болезненные лиловые и пепельные тона. Ночной Киев еще спал, укутанный влажной, промозглой дымкой, которая поднималась от Днепра и стелилась по улицам. Город был тих и пуст. Лишь гулкое эхо от стука копыт по замерзшей грязи да редкий, одинокий лай собаки из-за высокого частокола нарушали предрассветную тишину, которая скоро должна была взорваться суетой нового дня.
Радомир ехал впереди. Он плотнее закутался в свой тяжелый, грубой шерсти плащ, пытаясь унять внутреннюю дрожь, которая была не только от холода. Под плащом ощущалась привычная, успокаивающая тяжесть кольчуги, каждое кольцо которой было знакомо. За спиной был приторочен круглый деревянный щит, обтянутый воловьей кожей, у левого бедра, упираясь в луку седла, мерно покачивался в ножнах верный меч. В правой руке он держал короткое, но прочное копье с широким наконечником – оружие и для боя, и для охоты. Его лицо было сосредоточенным и хмурым. Он не обернулся на остающийся позади город, не бросил прощального взгляда на стены и башни Городища. Киев с его теплом, безопасностью и привычной жизнью остался за спиной. Все его мысли, все его чувства уже были там, впереди, на западе, на старой дороге, что серой, раскисшей змеей уползала в бескрайние леса и поля.
Справа от него, чуть поодаль, на косматой и невысокой, но выносливой башкирской лошадке, приспособленной для долгих лесных переходов, ровной трусцой ехал Горислав. Он, казалось, был частью этого серого, стылого утра. Сливался с ним. Его плащ неопределенного землистого цвета не выделялся на фоне унылого пейзажа. Взгляд следопыта не блуждал по сторонам, он скользил, методично и внимательно сканируя обочины. Он не смотрел, он читал. Вот свежий, ночной след лисицы, пересекший дорогу. Вот стайка ворон, ожесточенно что-то выклевывающих в пожухлой траве – значит, рядом падаль, а может, и остатки чьей-то трапезы. А вон там, на самом горизонте, поднимается тоненькая, едва заметная струйка дыма – мирный очаг в дальней деревеньке или привал лихих людей, которых лучше обойти стороной? Для него дорога была не просто полосой утоптанной земли, а открытой, постоянно меняющейся книгой, и он читал ее без остановки.