– Кажись, ее пытали, – отдуваясь, кивнул Кит на руки девчонки. Ногтей – обгрызенных, крошащихся – был некомплект, и на указательном пальце левой руки и большом правой вместо ногтя синело жуткое полукружие. Валик поспешил отвести взгляд – воспитанный мамой и бабушкой, добрый и жалостливый мальчик, он мгновенно в красках себе представил, как плоскогубцы вцепляются в краешек ногтя и с силой тянут его наружу; кровь выступает по краю, ноготь приподнимается, обнажая нежное ложе, надламывается, и кусок ногтя вонзается прямо под кожу; а аккомпанементом к кошмарному зрелищу выступает надрывный, на пределе легких, крик несчастной. Вспомнив самодовольную, вечно благодушную и чисто выбритую рожу Мысина – с этими его микроскопическими очками, состоявшими будто бы из одних стекол – он аж скрипнул зубами от злости.
– Ничего. Хер с ними с м-ментами. Мы в областную п-прокуратуру пойдем. У меня у б-бабушки знакомая в ад-дминистрации работает. Мысин п-потом лет двадцать света белого не увидит, – Валик наклонился к девчонке и шепнул ей на самое ухо: – Обещаю.
– Слышь, обещатель! Держи цепь, я заебался.
– Да и я, честно говоря… – Кит попытался размотать цепь с локтя, но Стрижак его остановил.
– А ты куда, жиробас? Нет уж, без твоего веса нам ее не сдвинуть.
И тот, вздохнув, вновь потянул пленницу на себя. Та, видимо, смирившись с тем, что ей не дадут спокойно греметь миской в ожидании ужина, уже передвигалась чуть более охотно. Они почти дошли до окна террасы, как вдруг раздался какой-то стук. Все застыли. Внутренности Валика как будто собрались в тугой мячик и, сделав анатомически невозможный кульбит, застыли тошным комом под горлом.
– М-м-мысин! – сдавленно прошипел он.
Стрижак не ответил – кровь отхлынула от его лица, и он напряженно вслушивался. Стучали, кажется, снаружи – за забором металась чья-то тень. Раздался голос:
– Валерий Денисович! Валерий Денисович, вы дома?
Все трое облегченно выдохнули – не Мысин, всего лишь председатель Каляевского садоводства, безобидный пенсионер, направивший неуемную энергию на благоустройство поселка, организационную деятельность и возведение многочисленных запретов для местной детворы. Пленнице же все было совершенно фиолетово – в цвет окрашенной пряди, запутавшейся в ручке мясорубки.
– Приперся, старый хер, – процедил Стрижак. – Давайте по-тихому.