Жизнь и свет Божий, как мы не стремимся, а совместить в своей душе не можем. Врем, лукавим, крадем и обижаем друг друга и всех, особенно тех, кто не вписывается в нашу картину мира.
Крапива больно обжигала ноги, хватала за руки, жалила в сердце. Маленькая девочка, охваченная темнотой и слезами, неуклюже бежала домой.
– Что, убогонькая, пощекочем тебя, поласкаем крапивенкой. Вдруг разглядишь своих подруженек. Девочки принимались стегать ноги, раскрасневшиеся от ударов опасной травы.
– Кто тебя бил? Предскажи? – кричали дети ей в вдогонку.
Матронушка убегала, зная, что заминка будет стоить ей нового испытания. Так и случилось. Подскользнувшись, она больно упала в лужу и покатилась с горки, слегка поросшей травой. Слепые глазки слезились маленькими росами.
Теперь дети дружно толкали ее к глубокой канаве.
Там в грязи, со сломанными ноготками, барахталась и пыталась вылезти беспомощная девочка. Ее слезы и мольбы не трогали обидчиков, те с удовольствием и интересом наблюдали, как измученная и уставшая калека бредет после всех испытаний домой, как обмывает свои синяки и ссадины в лужах, чтобы не беспокоить старых родителей.
Только с темнотой все расходились – игра или злая шутка заканчивалась оскорблениями и тюлюлюкиванием. Им не было дела до человеческой жалости и сострадания. Мы скажем: " Дети жестоки! " Но это наша духовная немощь прорывается в их поступках, ибо от осинки не родятся апельсинки, а от лукавства и корысти-доброта и забота.
Людям сложно помогать искалеченным или больным, ведь бездуховное нутро начинает стонать: его тошнит и выворачивает, не разрешая вырваться наружу состраданию и любви, и мы говорим: " Нам больно на это смотреть!" Но не нам больно, а нашим черствым душам, что не хотят впитывать сострадание и милость.
Всхлипывая Матронушка открывала калитку, где ее уже ждала постаревшая Наталья:
– Мама, я не просто слепая, у меня совсем нет глазок. Ничего не могу разобрать. Не пойду больше на улицу гулять, а то снова упаду, – оправдывалась девочка, тихонько вытирая слезы.
Мать гладила ее по головке, утирала платком грязное и зареванное личико, целовала глазные впадины, плотно закрытые сомкнутыми веками, как у той белой птицы, что видела она когда-то во сне.
– Бог одной рукой забирает, другой щедро дает. У тебя другое, духовное зрение, которое открывает души людей и их спрятанные тайны, даже если они того не желают. Чем полно сердце – то и выбрасывает на другого. Бог тебя любит, дитя мое, ведь ты даже крошкой соблюдала его заветы. Все среды и пятницы спала, да грудь мою не брала – постилась, знать. Вот и сейчас не гневайся и не печалься, прощай им их немощи, как прощает нам наш царь Небесный.