Тина проводила их до порога, да так и уселась там, спиной к открытым дверям.
– Эй, речное чудо с фиалками, – пробормотала она сонно, откидываясь спиной на косяк. Альвильда тут же запрыгнула на колени, тёплая и тяжёлая. – Спасибо тебе. Тогда я не оценила… но это было круто. Вот реально круто.
Потом накатил сон, неодолимый и вязкий, как болото, только болото горячее и почему-то пахнущее цветами. Тина не помнила, как встала и добралась до дивана в гостиной, но проснулась она именно там – от судорожного трезвона.
Надрывался телефон.
– Ох, чёрт, – вырвалось у неё. Часы показывали почти девять. Будильник если и звенел, то в спальне, катастрофически вне зоны досягаемости. – Кажется, проспала.
К её удивлению, телефон так и не умолк – кто-то был очень настойчив. Завернувшись в плед, Тина пересекла гостиную и сняла трубку.
– Алло?
В трубке смущённо задышали.
– Мисс Мэйнард, простите! – произнёс наконец телефон голосом Йорка, когда Тина собиралась уже нажать на сброс. – Я не хотел вас будить и вообще сожалею о вчерашнем. Но мне надо сообщить вам две новости. Очень важные, правда.
Кошки – все шесть – таращились на неё из углов гостиной с одинаковым неодобрением в круглых глазищах.
– Мисс Мэйнард?..
– Говорите, – сдалась Тина.
– Вы только не волнуйтесь, – начал Йорк осторожно – с такими смиренными интонациями, что хотелось бросить трубку, отключить телефон и забаррикадироваться в доме изнутри – от греха подальше, потому что чем дольше вступление, тем хуже новости. – В общем, Гримгроув провёл вчера вскрытие, и, согласно заключению, Джек Доу к тому времени был мёртв уже две недели. И ещё… это зафиксировали камеры, значит, ошибки быть не может, хотя я не понимаю, как такое могло случиться… В общем, он ушёл.
На плечо словно бы легла рука – ледяная и невыносимо тяжёлая.
– Что?
– Джек Доу ушёл из морга, – повторил детектив Йорк. – После вскрытия. На своих двоих. И чтоб я сдох, если понимаю, как он это сделал.
Ничего не случилось. Небо не упало на землю, ломая ветви груш и вишен за окном, и бездна не разверзлась под ногами в столетнем паркете. Угольно-чёрная Норна сощурила глаза и принялась демонстративно умываться, словно не было ничего важнее, и шерсть её отсвечивала белесоватым, флуоресцентным в косом солнечном луче.
Тина приготовилась мысленно считать до десяти, но это не понадобилось: руки не дрожали, голос тоже, и голова оставалась совершенно ясной.