На загорелой, морщинистой коже, чуть ниже линии волос сзади, под левым ухом – маленькое, едва заметное клеймо. Не татуировка. Выжженный знак. Круг с двумя перекрещенными линиями внутри. Черный, как сажа. Знак раба? Или клеймо иного рода?
«Люди в волчьих шкурах, – повторил Адалар, фиксируя деталь в памяти. Его интуиция, до сих пор молчавшая, дрогнула – не сигнал лжи, а тревожный толчок опасности, исходящей от самого старика или от его слов. – Сколько? Куда шли? Говори!»
Кеван вдруг перестал мять шапку. Его руки повисли плетьми. Он поднял голову, и в его глазах Адалар увидел не просто страх. Увидел знание. Страшное, смертоносное знание. Старик открыл рот, чтобы что-то сказать, но вместо слов из его горла вырвался хриплый, булькающий звук. Его левая рука судорожно впилась в грудь, прямо в область сердца. Лицо исказилось гримасой невыносимой боли. Он пошатнулся, спина ударилась о шершавый ствол дуба. Глаза, широко раскрытые, уставились не на Адалара, а сквозь него, в какую-то невидимую ужасную точку.
Адалар инстинктивно шагнул к нему, но остановился. Помочь было уже нельзя. Это была не болезнь. Это было убийство. Тихое, мгновенное. Колдовство? Яд?
Старик, сползая по стволу, с трудом поднял дрожащую, костлявую руку. Не к груди. Он указал. Пальцем, дрожащим как лист на ветру, он ткнул в воздух… в сторону Адалара. Но не в его лицо. Он указал на правое предплечье воина, туда, где под рукавом рубахи угадывались контуры сложной татуировки – спираль и волк. Знак рода. Знак ранга.
Его перекошенные губы шевельнулись. Выдох превратился в хриплый, наполненный кровью и смертельным ужасом шепот, который, однако, прозвучал в звенящей тишине как крик:
«Они… везде… Знают… все…»
Пальцем, уже теряющим силу, он еще раз судорожно ткнул в направлении татуировки Адалара. Потом взгляд старика остекленел. Дрожь прекратилась. Рука безжизненно упала. Тело сползло на землю у корней старого дуба, подставив солнцу черную, зловещую метку на шее. Мертвые глаза продолжали смотреть в пустоту, застывшие в немом крике предупреждения.
Адалар стоял неподвижно. Жара, ветер, блеяние овец – все отступило. В ушах гудело от тишины после последнего хрипа. Его собственные мускулы были напряжены до каменной твердости. Холодный ужас, не знакомый ему прежде, сковал грудь.