***
Пламени свечи не хватало, чтобы полностью осветить комнату. Заметив движение в темном углу, я замерла. Сердце ускорило темп, мышцы напряглись, готовясь защищаться.
– Ты снова забыла разжечь печь, – произнес спокойный голос.
Проклятье.
– Я знаю, – продолжил ворчать голос, – что тебе тепло не нужно, но обо мне могла и подумать.
Фредо в полной темноте закладывал дрова в печь. Он был человеком, но, как и я, облюбовал мрак. Без лишней необходимости свечи он не тратил, предпочитая тусклый свет тлеющих в печи поленьев.
– Ну-ка, помоги, – Фредо кивнул на сложенные в печи дрова.
Я сжалась. Еще одно упражнение, предназначенное для обучения меня контролю, которым я не владела. Еще один повод понервничать для меня. И еще одна возможность для Фредо выразить свое недовольство. Он любил подкидывать мне небольшие задания, заставляя учиться обращаться со своим огнем аккуратно. Его, конечно, можно понять. Не умея толком управлять своей силой, я как-то раз подожгла сарай, о чем Фредо не забывал мне регулярно напоминать.
Я подошла поближе. Расправив плечи и глубоко вздохнув, я надула щеки и выпустила на дрова тонкую струю огня. Язычки пламени охватили щепки и кору, постепенно переходя на бревна. По комнате разлилось тепло. Фредо одобрительно кивнул и сел на лавку, вытянув ноги.
– Сегодня ты не попыталась спалить дом. Уже хорошо.
– Я пыталась.
– О, действительно? Тогда, может быть, стоило позволить тебя продать тому толстому богатею на рынке. Была б у него диковинной зверюшкой. Выступала бы на приемах. А потом бы приватно развлекала особо важных гостей.
– Ладно, ладно. Я поняла, – я закатила глаза. – Ты не в настроении для шуток.
Я подсела ближе к огню, бездумно глядя на языки пламени.
Мы с Фредо не были кровными родственниками, но считали себя братом и сестрой, потому что ближе друг друга у нас никого не было. Тогда, на рынке, пятнадцатилетний пройдоха увел маленькую девочку прямо из-под носа у работорговца со шрамом через все лицо и его тучного покупателя.
Не знаю, что он разглядел во мне в тот момент и почему решился помочь. Но хорошо помню его глаза. Темно-карие, почти черные, и невероятно печальные, словно вся тоска мира собралась в них. Он взял меня за руку, пока мужчины назначали за меня цену. И, шепнув: «Бежим!», дернул меня за собой. И я побежала. Бежала так, как не бежала больше никогда.