Я восхищался элегантностью спряжения глаголов и презирал ненавистную математику.
«Бабински! Математика – фундамент жизни! Когда же ты это поймешь?» – укоряла меня мадам Ландрю.
Еще одна составляющая в моем сложном уравнении, которую я множил на уже имеющуюся головную боль. Ее корневая система лишь разрасталась, чертова наука не желала вычитать раздражающую составляющую, зато отбирала половину сил у моего и без того уже квадратного от зубрежки зада. И чего ради? Да ничего.
Иногда я становился свидетелем несправедливости. В столовой из-за лишнего куска флана – вкуснейшего пирога из тонкого теста и сливочного крема с ванилью – вспыхивали ссоры. Часто свирепые. Страдали всегда слабые. Я не мог сдержаться и вмешивался. Я проклинал флан. Я взывал к Богу, но Он отмалчивался, а я возмущался Его высокомерием. С тех пор я не ем флан.
Из всех взрослых, о которых у меня сохранились теплые воспоминания, пальма первенства принадлежит Жану Дагийону, директору заведения. Шикарный был парень! Он медленно, со снисходительным выражением лица, курсировал по темным, пропахшим хлоркой коридорам и безостановочно насвистывал, а проходя мимо меня, напевал: «Вот Бабински, ласковая нянюшка для сирот! Вот Бабински, заботливая еврейская мама для всех!» Иногда он звал меня в свой кабинет, мы играли в шашки, а уходил я с подаренным яблоком.
Один день сменял другой, товарищи изливали мне душу в любую погоду. Я сидел, прислонясь к платану, и внимал, а мой отважный дух витал в голубых эмпиреях.
Годы в приюте текли без родительской любви, и нам, чтобы не лишиться доверия к жизни и не возненавидеть окружающий мир, оставалось одно – поддерживать друг друга.
Я подрос, стал стрелком-супергероем, и как-то раз во второй половине дня ко мне подошел наш физкультурник Гомез. Он познакомил нас с парнем, которого назвал своим «двоюродным братом», хотя похожи они были не больше чем лангуст и подушка-пердушка. Кузена звали Малыш Роберто, был он жирдяем крошечного роста с густыми темными бровями. Из тех, кто рано поутру обжирается потрохами, фаршированными камамбером. Голос у Роберто был низкий, с хрипотцой, говорил он уверенным тоном.
Я не забыл его первый вопрос, который он задал, пялясь на меня, как на пришельца, захваченного НАСА.
– Говорят, ты – стрелок первый сорт, малыш?