Элизабет собиралась было возразить подруге, но не стала этого делать. Кто знает, от чего так сильно хочет убежать молодая аристократка? Элизабет вспомнила странные толки о том, что несмотря на редкое сочетание красоты и ума, Эффи являлась объектом лютой ненависти своего супруга. В письме к своей сестре Джон Рескин называл жену «отвратительным чудовищем». Кто знает, как сдержанный на публике критик ведет себя с Эффи за закрытыми дверьми?
Элизабет хотела было продолжить беседу, но ее прервал незнакомый, громкий голос.
– Вот и я, друзья! – и высокий мужчина вошёл в гостиную, театрально раскинув руки. Секундное молчание – и тишину нарушили приветственные возгласы. «Росетти!», «Это же Росетти!», «С возвращением, друг!». Гости обступили вошедшего, чтобы пожать его руку и перекинуться парой слов. Мужчина радостно приветствовал каждого, наслаждаясь всеобщим вниманием, которое явно было для него привычным.
Элизабет замерла, не сводя глаз с художника. Так вот он какой – создатель братства прерафаэлитов, самый талантливый из них, своим пылом и энергией завоевавший сердца самых суровых скептиков Академии. Глядя на него, она с каждой минутой всё больше понимала, почему все знакомые говорили о художнике с неподдельным восторгом.
Данте Габриэль Росетти был красив, хоть и выглядел немного старше своих тридцати. Он был рождён от брака англичанина и испанки, и смешение кровей двух этих народов подарило художнику экзотическую внешность и поистине южный темперамент. Смуглый, высокого роста, с громовым голосом и привычкой активно жестикулировать, Росетти сразу привлекал к себе внимание в любом обществе. На гладко выбритом, чуть вытянутом лице блестели огромные чёрные глаза – злые глаза хищника, но губы – губы всегда были готовы к смеху или широкой, детской улыбке. Во внешности и поведении Росетти было что-то от дьявола, и что-то – от ребенка. Это противоречие рождало странное обаяние, благодаря которому даже самые банальные высказывания из его уст производили огромное впечатление на слушателей.
Так случилось и на вечере Эффи. Вокруг Росетти сразу же образовалась толпа, внимавшая его рассказу о путешествии по Италии. Росетти недавно вернулся из Флоренции и, чувствуя себя в своей стихии, радостно разглагольствовал о красоте фресок Санта-Мария-дель-Фьоре. Он говорил быстро, обращаясь то к одному, то к другому, не забывая, однако, то и дело опустошать бокал с вином, пополняемый заботливой рукой швейцара. Росетти удалось вовлечь в разговор даже молчаливого Деверелла и тот, покрывшись чахоточным румянцем, нещадно честил свою бедность, не позволявшую ему воочию увидеть работы Вазари и Цукарро.