II. Страшно быть свободным.
7
Всю, немалую уже, жизнь в убежище Младший думал, что возвращение господина – это некая легенда, которая нужна, чтобы оправдывать сидение под землей. Ну, а если оно все-таки произойдет, то случится это ярко, красочно и торжественно. Величественно, хотя бы. Естественно, ничего из этого он не увидел. Корчащаяся на полу тварь и на человека-то была слабо похожа. Да и вызывала никак не благоговейный трепет.
Существо просто-таки источало какой-то необъяснимый, животный ужас, который овладел разумом Младшего за пару мгновений. Юноша истошно заорал, заполошно крутанулся через себя и бросился к выходу. И тут же по залу пронеслось резкое:
– Стоять! Раб! – этот голос Младший слышал впервые. Но важнее было другое: ноги его перестали слушаться, и парнишка резко застыл на полушаге, неизбежно шлепнувшись наземь. Рабское клеймо на загривке горело огнем.
Младший кое-как повернулся и его глаза встретились с глазами чудовища на полу. С двумя ярко-синими звездами, пылающими огнем несокрушимой воли! И в этот момент он понял, что такое на самом деле раб и господин. О чем никогда не говорил Хуффи, потому что и сам не знал. Доверие, клятвы и прочие прекрасные слова, конечно, имели место. Но не они составляли основу этих отношений.
Главным являлось то, что господин полностью и безоговорочно распоряжается жизнью своего раба. Буквально каждый его шаг, каждый вздох подвластен тому, чье клеймо выжжено на шее сзади, чуть выше спины. К осознанию этого нельзя подготовить никакими поучениями. Оно удивительным образом и ужасало, и отрезвляло одновременно. Старый Хуффи замахал руками и затараторил:
– Дурак! Господин только что спас твою жалкую жизнь! Благодари его ничтожный! Сейчас же!
Младший непонимающе замотал головой, попутно вставая с земли. И тогда освежеванное чудовище вновь заговорило. На этот раз спокойным голосом, но будто собираясь с силами перед каждым словом:
– Если бы ты вышел из зала, клеймо убило бы тебя. И ты отправился бы в пекло как клятвопреступник.
Младший к концу фразы уже поднялся на ноги. Но, услышав все и осознав, побледнел и рухнул на колени, распластавшись в поклоне и заголосил: