Странное дело. Перед ним люди с политическими связями – члены воинственной НПР, – но говорят они не о ситуации в мире или вылазке Мосли на север, а о решении футбольной ассоциации не публиковать заранее расписание матчей сезона, чтобы повредить футбольному тотализатору. В местных газетах почти ни о чем другом не писали.
– Вот же мерзавцы, – продолжил тот, – лишают нас единственного шанса заработать какие-никакие деньжата.
– Что-то я не понимаю…
– Прости, Эрик. Я только говорю, что любители футбола среди нас думают, что у нас есть шанс выиграть, а верхушка футбольной ассоциации не имеет права запрещать ставки.
– Ты сам когда-нибудь выигрывал? – спросил Оруэлл.
– Стал бы я тогда уголь добывать? Но я в футболе разбираюсь, так что дай только срок.
– Всегда ставит на Барнсли, вот в чем его беда, – сказал другой.
– А вы знаете кого-нибудь, кто выигрывал?
– Ну, нет, – но ведь о них пишут в газетах, правильно? Один мой друг говорит, что как-то раз выиграл дворник его тещи. Дворник! Видать, больше он за другими подтирать не будет.
– И в самом деле.
Оруэллу не терпелось узнать об их политических взглядах.
– Кстати, а что вы думаете о международной ситуации? Итальянцы вошли в Абиссинию. Немецкая армия пересекла Рейн.
– Парлеву?[17] – спросил Гудлиф под общий смех.
– Ты их не слушай, Эрик, – сказал Грей. – Они еще молодые, не понимают, что грядет. Не служили во Фландрии, как я с их отцами, но скоро, не дай бог, еще послужат.
– А это, по-вашему, не серьезно? Фашизм на марше. Прямо сейчас в ваши края приехал Мосли, избивает ваших же друзей.
– Друзей? Это ты про коммунистов-то? – сказал Гудлиф. – Чертовы разжигатели. Им бы только на рожон лезть.
– А ты думаешь, вам не придется? В смысле, сражаться с фашистами. На войне.
– О да. Будем сражаться. И с немцами, и с итальянцами. Но за Англию и короля, а не за Россию и товарища Сталина.
– И за работу получше, – добавил другой. – Сам посмотри, к чему вернулись наши отцы.
– А что бы вы изменили в своей жизни? – По их лицам он сразу же понял, что для них этот вопрос до нелепого умозрителен.
– В нашей жизни? Да мы всем довольны.
«Всем довольны», – подумал он. Он повидал их убогие лачуги с плесенью, расползающейся по стенам, как раковая опухоль, без туалетов, единственный ватерклозет – в пятидесяти метрах, один на десятки семей.