в раздрае. Гитлеровцы вошли в Австрию, а тори снова рекомендовали бездействие. Вовсю шли споры, когда начнется война, и, словно чтобы это подчеркнуть, опубликовали фотографию новейшего моноплана ВВС Великобритании. А теперь, по стрелочкам на карте, он увидел, что республиканская осада Уэски снята – то есть теперь его бывшие окопы в Монте-Оскуро в руках фашистов. «Вот, значит, какое нас ждет лето, – подумал он: как в 1914-м, когда народы, словно не приходя в сознание, стремятся навстречу катастрофе и бедствиям. Он перевернул страницу.
Стоило увидеть фотографии, как он понял их важность. Может, кому другому они показались бы вполне обычными: три портрета, выделенные из общего снимка – возможно, группового снимка большевистских делегатов на съезде. Спокойные, даже счастливые лица, ни намека ни на что зловещее; и все же он знал, что они подспудно, если не очевидно, объясняют все.
Первая фотография – человек в форме, видимо, НКВД. На вид около сорока пяти – а значит, двадцать лет назад, когда началась революция, он уже был взрослым. Выглядел он удивительно утонченно, держался благородно, хотя и строго, что в сочетании с той самой формой намекало на какой-то заблудший идеализм. У второго, куда старше, внешность была более консервативная: бородатый, со старомодным высоким воротником, как у довоенного европейского министра. Если гадать, его можно было бы назвать либерал-радикальным или социал-демократичным юристом, каких редко встретишь в Англии. Последнего внешность выдавала с головой: лысеющий лоб, бородка и лукавые глаза человека, перечитавшего Бальзака, – с ходу узнается интеллектуал-марксист из ленинского поколения. Он даже улыбался. Внизу были подписаны их имена: Ягода, Рыков и Бухарин. А над ними – заголовок:
КАЗНИ В МОСКВЕ
18 ЗАКЛЮЧЕННЫХ РАССТРЕЛЯНО
ГЛАВНЫЕ ЖЕРТВЫ
До тех пор Оруэлл практически не следил за показательными процессами Сталина, считая их слишком абсурдными, чтобы принимать всерьез. Однако теперь понял, что в этой абсурдности и был весь смысл. Обвинения и доказательства очевидно лживы, но представлены так, чтобы их не мог опровергнуть ни один заметный человек, не подвергнув угрозе свою жизнь. А отсутствие общественного возмущения сделало процессы неопровержимой правдой.
Первый, Генрих Ягода, до прошлого года был главой советской тайной полиции – но больше напоминал бюрократа, чем массового убийцу. Двое других стояли в рядах первых вождей революции – остальных, не считая Сталина и изгнанного Троцкого, давно поглотили великие чистки, начатые в прошлом десятилетии. Теперь, похоже, раз и навсегда убирали последних.