Чтобы обезопасить потомков от новых ядерных взрывов и прочих смертоносных неприятностей, все книжные знания постановили держать не просто в хранилище, а под строжайшим контролем и выдавать дозировано. И вовсе не каждому.
Бумагу делать учились заново. Решили использовать её, в основном, для газет – единственном всенародном источнике знаний.
За прошедший после Взрыва век людская мысль сумела воссоздать мир механических и паровых машин. На этом решили остановиться. Вселенской беды пыхтелки с шестеренками принести бы не смогли: даже самый огромный паровоз земной шар не расколет.
Под угрозой самого сурового наказания было запрещено развитие научной и технической мысли "по восходящей линии". Изобретать позволялось и приветствовалось только "вширь". Никакой кибернетики и электроники. Только механика и оружие не очень массового поражения.
Новые учёные долго не грустили, и вскоре пришли к выводу, что их давние предки слишком быстро миновали эпоху пара, и спешно полюбили электронику. А ведь простор для новых паровых изобретений был огромный. О непостижимой в полной мере энергии пара и безграничной возможности механики заговорили все.
Не удивительно, что заразительные идеи новой технологической политики проникли в обиход. Неожиданно жизнь повернулась вспять в старое проржавевшее русло забытых культурных канонов. И всё завертелось так же, как и во времена, названные почему-то Викторианский эпохой. Что за Виктор? Хотел бы Клим взглянуть на Витька – основателя эпохи, придумавшего все это!
Глава 5.1. Ноябрьское купание
Клим знал, где находится редакция "Истинного времени": её окна выходили на одну из четырёх крупных площадей Западного Симфидора – Площадь народов. Недалеко от дома Джес.
Погода была отличная, и Клим не торопился. К тому же в такую рань появляться в редакции счёл не совсем этичным.
– Ещё решат, что мне это место очень-очень нужно, – хмыкнул он. – Лучше подойти позже, когда солнце окажется в зените.
Чтобы убить время, отправился в противоположную от редакции сторону, чтобы прогуляться у реки. Вид текущей воды всегда действовал на Клима одновременно успокаивающе и ободряюще. К тому же это было место, если не считать крыш и балкона Джес, где можно было глазеть на неяркое утреннее солнце.
За четыре года жизни в промышленной части города-государства он, рожденный на сельских равнинах, так и не смог привыкнуть к сырости бараков, мрачным теням небоскрёбов и редкому солнечному свету. Высоченные "до неба" дома, так манившие его в раннем детстве, сейчас вызывали тоску. И чем ближе и выше лепились дом к дому, каморка к каморке, тем острее чувствовалось одиночество как его самого, так и этих неизвестных жителей за жирными стеклами маленьких окон.