Первое Дыхание Страха: Как осознание конечности проникает в детское сознание
Маленький Миша, лет пяти от роду, сидел на полу в гостиной, увлеченный строительством башни из кубиков. Его мир был прост и понятен, наполнен яркими красками, звонким смехом и теплом маминых объятий. Солнце за окном играло на занавесках, создавая причудливые узоры на стене. В этот момент, когда его маленькие пальчики с ловкостью ставили один кубик на другой, возводя хрупкое, но прекрасное сооружение, в его сознание прокрался первый шепот. Не шепот ветра, не шепот мамы, читающей книгу в соседней комнате, а нечто иное – легкое, почти неуловимое, но странно холодное.
Оно пришло не как мысль, не как слово, а как ощущение. Ощущение, что его башня, сколь бы высокой и прочной она ни казалась, рано или поздно упадет. Не оттого, что он сделает ошибку, не оттого, что кто-то её толкнет, а просто… потому что так устроен мир. И следом за этим ощущением, словно тень, скользнуло другое: если башня может разрушиться, то и всё остальное может. И он сам.
Это было первое дыхание страха, чистый, неразбавленный, инстинктивный ужас перед конечностью. До этого момента, понятие "вечности" для Миши было абсолютным. Мама всегда будет рядом, папа всегда будет сильным, солнце всегда будет светить. Игры будут бесконечными, конфеты не закончатся, а ночь всегда уступит место дню. Его мир был безопасным, предсказуемым и, главное, непрерывным. Но вот этот неведомый шепот прошептал о прекращении.
Конечно, он видел мертвых птиц, раздавленных на дороге жуков. Он знал, что цветы вянут, а игрушки ломаются. Но это было что-то внешнее, не касающееся его самого, его семьи, его любимого плюшевого мишки. Смерть, в его понимании, была чем-то, что случалось с другими, далекими и неважными вещами. Она не имела отношения к его живому, дышащему, играющему "я".
Но шепот прокрался именно туда – в самое ядро его существа. И он не мог сформулировать это словами. Как объяснить маме, что он вдруг почувствовал, что однажды его не будет? Как рассказать, что ощущение исчезновения пронзило его, когда он так увлеченно строил свою башню? Это было слишком абстрактно, слишком чуждо его детской логике.