Но… взгляд его отца я почувствовала. Дмитрий Громов сидел в дальней части зала. В полумраке. Как хищник, наблюдающий за жертвой из укрытия. Он смотрел на меня – прямо, без прикрас, будто сканировал. В его глазах не было ни уважения, ни страха. Только один вопрос: «Ты уверена, что достойна?»
И ещё: «Ты знаешь, с кем связалась?»
Мне стало холодно. Но я подняла подбородок. Я знала. И я больше не боялась. Я развернулась к столу. Подписала первый лист. Второй. Последний. Грянули аплодисменты. Но я слышала только себя. И сердце, которое больше не просилось на волю – потому что оно уже там. Свободное. Израненное. Но живое.
После аплодисментов, тостов и протокольных фраз, я наконец позволила себе исчезнуть. Вышла из зала через боковую дверь, туда, где не было камер, чужих глаз и чужих ожиданий. Коридор был узкий, освещённый тусклыми лампами. Я упёрлась ладонями в прохладную стену и, кажется, впервые за день – выдохнула.
– Нашли тебя, – голос мамы был тихим, почти осторожным.
Я обернулась. Мама стояла у входа, рядом с ней – отец. Он выглядел усталым. Старше, чем я помнила. Словно годы вдруг развернулись и ударили его в одно мгновение.
– Мы не хотели делать это вот так… – начал он.
Я вскинула взгляд. Он замолчал. И в этом молчании было всё, что они никогда не говорили.
– Но сделали, – спокойно ответила я. – Мы все сделали.
Мама опустила глаза, но шагнула ближе. Её голос дрожал:
– Мы не знали, Влада. Не знали, что всё… настолько. Ты же молчала.
– А если бы я говорила? – я прищурилась. – Что бы вы сделали? Разорвали договор? Подставили компанию?
Отец отвёл взгляд.
– Ты права… – наконец сказал он. – Я выбрал тебя как якорь. Как гарантию. А не как дочь. И за это… мне нет прощения.
Он подошёл ближе. И впервые за много лет – не как глава совета директоров, не как человек, привыкший держать всё под контролем, а как просто отец. Слабый. Человеческий.
– Прости нас.
У меня задрожали пальцы. Я ожидала всего. Претензий. Давления. Молчаливого "держись". Но не этого.
– Я сама согласилась, – тихо сказала я. – Я тоже была частью этого. Хотела быть сильной. Хотела спасти.
– Сильной ты стала, – сказала мама. – Но какой ценой…
Они стояли передо мной – оба. Не как когда-то, в детстве, когда мне казалось, что они всесильны. А как люди. Уставшие. Ошибающиеся. Сожалеющие. Я посмотрела на них. И почувствовала, как стена между нами впервые треснула.