Папа провёл ладонью по лицу, будто не мог поверить.
– Как? Почему? Кто?.. – его голос сорвался.
Я не ответила. Только сжала губы. Потому что в этот момент ответ стоял за моей спиной – в лице того, кто всё это знал, но не сказал мне ни слова.
Мама подошла чуть позже, медленнее. В её глазах была та мягкая тревога, которая бывает только у женщин, чьи дети переживают нечто невысказанное. Но вместо того, чтобы сразу подойти ко мне, она посмотрела в сторону, где сидел Алекс. Он был в углу, опустив голову, локти на коленях, пальцы сжаты в кулаки. Он выглядел не как герой, спасший жизнь. А как мальчик, которому страшно снова потерять что-то важное.
Мама подошла к Алексу, уже понимая, кем он стал для Карин. Потому что семья – это не только кровь. Это выбор. Это близость. Это те, кто остаются рядом, когда рушится всё. Она подошла к нему тихо, почти незаметно, и погладила по голове – аккуратно, как будто касалась раны.
– Всё хорошо, – прошептала она, как мать, – ты рядом. А значит, она будет жить.
Алекс не ответил. Только поднял глаза – и они блестели. Без слёз. Но в них стояла целая жизнь. И вдруг… он позволил. Позволил себе склониться к её плечу. Позволил ей обнять себя.
– Я… – выдохнул он, голос сорвался. – Я так боялся. Я думал, что она… А потом… потом я увидел, как она держит мой номер. И понял – если я не успею, я сам с этого обрыва шагну.
Мама крепче обняла его, прижимая к себе.
– Тш-ш. Не надо. Ты успел. Ты сделал невозможное.
И вдруг он выдохнул – сдавленно, громко, как ребёнок, который больше не в силах держать всё внутри. Слёзы полились тихо, беззвучно. Но каждая – как тяжёлый камень внутри.
Она обвила его, как родного, прижала к себе, не торопя, не жалея – просто была рядом. Алекс вдохнул – резко, будто в первый раз за долгое время – и закрыл глаза.
Он не помнил, когда в последний раз кто-то делал это.Когда к нему прикасались не потому, что он сильный, не потому, что весело, не потому, что должен… а просто потому, что он – человек. Мальчик. Сын. Потерянный, одинокий. Живой.
Его родители погибли, когда он был ребёнком. С тех пор он научился держать всё внутри. Шутками. Бровями. Громким голосом. Но сейчас – не прятал. Не играл. Просто дышал.
И я смотрела на это. Смотрела – и знала, что всё вокруг треснуло. Но ещё держится. Пока мы держим друг друга. А Виктор… всё ещё стоял. Где-то рядом.