Протянув руку, я лишь слегка, кончиками пальцев, коснулся памятной таблички в розарии на внутренней стороне храмовой стены Уробороса. Подержал руку несколько секунд и легко провёл по всем десяти сантиметрам стальной пластины, прямо по выгравированному имени «Чародейка Хельга Александровна Громова», а ниже шли даты рождения и смерти, а уж совсем мелким шрифтом, «Последний приказ», отданный ей Князем Московским лично на церемонии прощания.
Маленький квадратик, дециметр на дециметр – вот и всё, что осталось в нашем мире от девушки, которую я действительно любил. Не «влюбился», обведённый вокруг пальца хитрой бестией, которая была старше меня, а именно любил, прошёл с ней путь длиной в два года, от смущающего знакомства до поцелуев в зимнем парке и, наконец, признания своих истинных чувств не как к женщине, с которой был помолвлен, а как к человеку. Которого на тот момент уже не стало.
И вот стальная пластина, десять на десять сантиметров, навсегда вмурованная в Стену Уробороса, это всё, что от неё осталось на бренной земле. В скрывающейся за ней ячейке не было залитого особой смолой ящика с пеплом, а также остатков зубов и костей, которые содержали соседние захоронения. Внутри, и я точно это знал, был навеки застывший в параллелепипеде будущего янтаря самый что ни на есть обычный плюшевый мишка. Игрушка, которую подарил маленькой девочке её отец на второй день рождения, и которая была её самой любимой вплоть до того трагического дня. Потому что она не только умерла из-за меня, но я же приложил руку и свою дурную силу к тому, что больше здесь, на Земле, от неё ничего не осталось.
– Ты опять тут? – произнёс незнакомый голос у меня за спиной, и я медленно обернулся, мгновенно взвинтив себя до предбоевого состояния. – Третью неделю я наблюдаю, как ты раз в два дня непременно появляешься здесь, в пределах храмовой стены и стоишь перед могилой.
Я обернулся, чтобы увидеть довольно высокую фигуру, одетую в повседневную тёмно-зелёную церковную рясу и неброскую чёрную хламиду со скрывающим лицо капюшоном, так что, не зажигая глаз, было трудно рассмотреть черты лица. Хотя даже по голосу, не глядя на небольшую, седую бородку, можно было сказать, что этот человек довольно-таки стар.