– Поднимайся тварь! – Звучавший сверху жестокий голос стал причиной того, что голова разлетелась на тысячу осколков, доставлявших жуткие мучения тканям, куда они воткнулись.
Еще один удар в ребро, вызвавший отдачу по всему телу, заставил его подняться на четвереньки, чтобы не испытывать эти жуткие ощущения снова. Голова уперлась во что-то твердое. На ощупь он понял, что это надежная опора и поднялся по ней, облокотившись на нее спиной. Перед ним стоял здоровый мужик, одетый в зелёную майку, бритый наголо, с чистым от растительности лицом. Глаза его были уставшими, в них было видно той злобы, какая, казалось, была в этом человеке, когда он бил его. Мужчина просто делал свою работу, от которой, по всей видимости, устал. Он надел наручники на руки заключенного и повел его в одном ему известном направлении. Все тело болело, он выплюнул сгусток крови, скопившийся во рту, за что получил оплеуху от тюремщика, заставившую голову снова взорваться.
– Не гадь тут, свинья!
Они вошли в комнату, облицованную плиткой. Тюремщик заставил раздеться до гола. Выполнив его поручение, он стал ждать дальнейших действий. Мощная струя холодной воды ударила из шланга, откуда-то появившегося в руках у лысого.
– Мойся тщательно! Давай не тупи! – Поступившая команда внесла ясность в причины этого жуткого испытания.
От мощного напора воды ребра снова начали болеть. Он зашелся кашлем, выплевывая кровь, которой были наполнены легкие. В конце концов он отмылся. Увидев это, лысый провел его в соседнюю комнату, где лежал комплект синей одежды. На рубашке был написан номер: тридцать ноль три.
– Теперь это твоё имя тридцать ноль три. Только по нему к тебе будут обращаться и только на него ты будешь откликаться до самой смерти. Уяснил?
Тридцатьнольтри понял сказанное и не горел желанием снова получать удары за вполне простое для осознания правило.
Он не мог вспомнить как его зовут и каким образом здесь оказался. Ничего из прошлого не всплывало, кроме щемящей боли и тоски по кому-то очень дорогому. Может со временем что-то восстановится в памяти, а пока нужно выполнять команды этого человека, чтобы не было больно. Он последовал дальше за тюремщиком. Яркий солнечный свет появился так же внезапно, как они вышли на улицу. Он защипал глаза, заставив их слезиться и щуриться. Голова снова взорвалась. Они дошли до двухэтажного строения, тронутого пожаром, от которого остались черные следы копоти на потрескавшихся беленых стенах. Зайдя внутрь, его взору предстал огромный коридор, освещенный бледным безжизненным светом. Когда-то он уже видел такой. Почему-то коридор ассоциировался у него со смертью. Но Тридцатьнольтри не был мертв, ведь он чувствовал боль, холод, страх и ещё непонятное с чем связанную тянущую тоску. Хотя может это и есть то пекло, куда попадают души грешивших в мирской жизни. Странно, но он знал, что это было правилом греческой церкви, хотя что это за церковь и кто такие греки он не мог вспомнить. Тюремщик завел его в одно из помещений, где сидела женщина в белом халате. Она была привлекательна. Ее каштановые волосы струились по плечам, скрываясь за спиной. Красивое тонкое лицо, аристократический взгляд, маленький прямой нос, полные губы, цвета спелой вишни. Белый халат не мог скрыть изящества ее стройной фигуры. Тридцатьнольтри засмотрелся на неё, почувствовав, как его сердце начинает учащенно биться. Он хотел обладать ей. Получив тычок в спину, заключенный по инерции, сделал несколько шагов в направлении доктора.