– Пройдёмте, посмотрим, что у вас там интересного.
– Ида? – взревел отец.
– Ничего, – пролепетала я, – у меня ничего нет.
Кровь стучала в висках, руки похолодели, к горлу подступила тошнота.
Когда обыскивающие добрались до коробки, я даже не дрогнула. Вот не возникло ни страха, ни плохого предчувствия. Интуиция позорно молчала, может, спала ещё.
Оперативники оживились. Галина Александровна закатила глаза в экстазе фальшивого сочувствия. Отец посмотрел на меня с такой болью и недоумением, что я едва не рухнула на пол. Мне было плохо видно из-за спин, но в коробке, кажется, лежали какие-то чаи, порошки и таблетки.
– А говорите, ничего нет, – хмыкнул стриженый оперативник.
– Папа, это Колина коробка, он попросил взять, потому что ехал в сервис, – затараторила я.
– Что?
– Это не моя коробка, я не знала, что там! Просто Коля сказал, что везёт машину в сервис, и попросил у себя подержать пару дней, – суматошно объясняла я.
Отец молчал.
– Чтобы ему из сервиса с коробкой не идти… – проговорила уже тише, осознавая, какую глупость сделала.
Галина Александровна алчно улыбалась, переводя взгляд с меня на отца.
– Папа, я клянусь, я бы никогда… Это не моя коробка, я не знала!
Слёзы подступили к глазам, руки затряслись, а я отчаянно захотела, чтобы папа мне поверил.
Его взгляд смягчился.
– Ага… Все так говорят, – небрежно бросил полицейский. – Куда ни плюнь, одни невиновные по тюрьмам сидят.
Дальнейшее помню смутно.
После окончания обыска меня вместе с коробкой увезли в отдел. Отец с дядей Витей – другом семьи и юристом – приехали следом.
События цеплялись друг за друга, мелькали лица, звучали голоса.
Но я застыла, впала в ступор.
Я перестала быть собой.
Что-то отвечала. С кем-то говорила. Куда-то шла. Где-то сидела. Чего-то ждала.
Мир погрузился в плотную вату. Я шарила по ней руками, и под ладонями то и дело проступали острые грани предметов, которые я перестала узнавать.
Оказалось, что меня «вели» уже две недели. Что есть оперативная съёмка того, как я доставляю наркотики. Что есть показания Коли, его закадычного дружка Димы и даже Иры, как я им предлагала купить дозу.
Меня определили в СИЗО, но камера даже не запомнилась. Всё вокруг казалось нарочито картонным, небрежно сделанным похмельным декоратором. Несколько раз меня водили на опознания. В кабинете присутствовали ещё две-три девушки и понятые. Тех, кому я возила чаи, я и сама прекрасно узнавала. Как и они меня. С каждым доказанным эпизодом лицо дяди Вити становилось всё мрачнее и мрачнее.