Катя его не любила, предпочитала центральный парк. Узенькие, на одного, стёжки, многолетний бурелом, сухостой, паучьи тенёта, пузырьки боярышника в кустах, оплетенные мелколиственной падалью, – лесок был заброшен и дик, и кишел насекомыми, и Катя брезгливо вздрагивала, стоило только свернуть с тропинки в глубь. В Горелом лесу они прогулялись всего однажды, и Катя была красивая: юбка короткая, волосы длинные, шпильки-иголочки, и шпильки уходили глубоко в грунт. Намаявшись, она попросилась домой, смеялась: нашли место для прогулок, – шарахнулась от мелькнувшей за буреломом тени. Тень оказалась бомжеватого вида грибником; больше в Горелый лес они не ходили. Аладьев не говорил Кате, что как-то, проезжая, наткнулся на полицейский кордон. Несли труп, укрытый брезентом; это был двадцатилетний рабочий, которого город искал семь дней; тело нашли на опушке Горелого леса – то, что было когда-то человеком, примостилось на пеньке, привалившись лицом к коленям, ладони объели псы. Причина смерти осталась неясной, но помимо объеденных рук, у трупа были безмясые впадины вместо глаз – как будто их выклевала крупная птица.
Он взглянул на часы, включил музыку, нахлынуло странное умиротворение. Дорога всегда его успокаивала. Боковым зрением он отметил в мелькающей траве что-то красное, усмехнулся, вспомнив дитячий лепет: аленький цветок. Ленка начала стрекотать в девять месяцев и для ее возраста удивительно хорошо разговаривала. Зайти, что ли в городе в цветочный, взять что-нибудь, раз попросила. И Кате. Как-то он давно… Дом, работа, строительство… да, как-то давно…
Он прибавил звук, снова уловил – нечто красное, сияющее укололо его в левый глаз. И опять. А вот еще. Снова… Он притормозил, плавно прирулил к обочине напротив сияющего, опутанного травой, и вышел. Ничего не увидел. В недоумении осмотрелся – налево, направо – и в отдалении заметил багровый клок – до странности дальше, чем он рассчитывал, когда парковал машину. В ушах зазвенело, некоторое время он колебался, к горлу снова прихлынуло и ушло – ночная тревога, но красное пятно вдруг показалось ближе, чем он разглядел, и Аладьев решился. Запер машину, опустил в задний карман ключи, ступил в высокий, обваливающийся под ногами мятлик.
«Вот дурак», – выругался он, увидев, что снова не рассчитал расстояние. Пятно оказалось левее, у леса, он двинулся, отгребая траву руками; мягкий, шелковый, местами мятлик доходил немаленькому Аладьеву до промежности, и красный лоскут – совершенного алого цвета, без всякой синей или желтоватой примеси, – виднелся в нем удивительно отчетливо.