О-о-о… Как же мне плохо.
Похожее чувство было, когда я отходил от наркоза после операции. Перед глазами всё плывёт, во рту пустыня Сахара, слабость такая, что и пальцем не пошевелить. А ещё – жесточайшее жжение в груди. Настолько сильное, что хотелось умереть. О чём я, к слову, и попросил седого мужчину, который водил над мной светящимися руками. Он лишь вежливо улыбнулся и коснулся моего лба. Потом наступила блаженная темнота. Обволакивающая, тёплая, ласковая. Как мамины руки. Которых мне так не хватало последние несколько часов.
Да уж. Ирония… Начинаешь ценить что-то, лишь потеряв.
Хотя… может, это просто отрезвляющий и очень реальный сон? И сейчас я проснусь в своей кровати, в своём доме, бабушка позовёт меня на завтрак, отец будет снова смотреть недовольно, потягивая пиво, мама – на работе… Хочу домой.
Открыв глаза в надежде увидеть родной потолок или хотя бы стену, я тут же снова их закрыл. Ничего родного в высокоинтеллектуальной небритой морде неизвестного мужика, склонившегося надо мной, не было. Тот внимательно рассматривал мои татуировки, сделанные двоюродным братом – отличным татумастером. Он набил их мне бесплатно, хотя обычно брал приличные суммы. Родители, к слову, когда узнали – особенно не ругались. Наверное, потому что отец сам ими покрыт. Поворчали, правда, но недолго. Театральные маски, лотос и надпись «Меломания», стилизованная под нордические руны. Они мне безумно нравились.
Особенно лотосы. Брат говорил, что это – его лучшая работа.
Бли-и-ин. Это не сон.
Ну, хотя бы стало легче. Уже не хочется немедленно умереть, чтобы прекратить страдания. Но теперь хочется умереть из-за осознания: придётся вливаться в чужое общество. Их мораль, традиции, язык, культура, обычаи… мода… гигиена… А гигиена – моё больное место.
Послышался лёгкий скрип двери, заглушивший хриплое сопение в комнате. Два тяжёлых шага. Несколько слов на незнакомом, мягком языке. Плавность, обилие гласных – делали его очень певучим.
Топот ног. Тишина. Скрип половицы. Лёгкий порыв воздуха – кто-то подошёл.
Открыв глаза, я наткнулся на ничего не выражающий взгляд того самого бородатого мужика, которого уже видел в бреду.
– התעוררתי? – выдал он, как будто я понимаю. – Itanani anzeru?
– Как ты меня обозвал? – с равнодушным видом пришлось ответить, чтобы молчание не затянулось.