Глава 5: Вика: призрак прошлого
Архив Центрального Музея Великой Отечественной Войны в цифровом пространстве был бесконечен и безмолвен. Виктория Петрова скользила по его виртуальным коридорам, ощущая холодок отчужденности, который всегда сопровождал работу с оцифрованной историей. Стены, сотканные из света, отображали бесконечные полки с каталожными номерами: документы, фотографии, письма, дневники. Миллионы осколков боли и мужества, превращенных в нули и единицы. Она искала дневники. Не генералов или известных героев, а простых людей. Солдат, медсестер, жителей осажденных городов. Их голоса, неотшлифованные пропагандой, были для нее дороже всего.
Вика остановилась перед секцией «Блокада Ленинграда. Личные записи. 1941—1944». Ее курсор, принявший форму стилизованного пера, коснулся одного из файлов: «Дневник неизвестной. Ленинград. Зима 1941—1942». Авторство не установлено, текст частично поврежден при оцифровке. Идеально. Она нырнула внутрь.
Ее сознание погрузилось в симуляцию скрипучего деревянного стола в затемненной комнате. На столе – толстая тетрадь в потрепанном коленкоровом переплете, раскрытая на пожелтевших страницах с неровными, торопливыми строчками. Виртуальный интерфейс позволяла ей «листать» страницы, увеличивать неразборчивые места, получать справки о контексте. Но Вика предпочитала читать «как есть», ощущая грубую бумагу текстуры под подушечками пальцев (благодаря тактильному интерфейсу ее терминала), вдыхая запах виртуальной плесени и пыли, который создавал атмосферный алгоритм. Она хотела прочувствовать, а не просто проанализировать.
…Декабрь. Мороз сковал все. Вода в ведре за ночь превращается в лед. Мама сегодня не встала. Говорит, просто устала. Отдала мне свою пайку… сказала, что не голодна. Вранье. Я видела, как она смотрела на хлеб. Как зверь…
…Зенитки бьют без конца. Стекло в окне заклеено бумажными крестами, но оно все равно дребезжит. Кажется, бомба упала совсем рядом, на улице Розенштейна… или это просто кажется? Голова пустая от голода…
Вика читала, и холод блокадной зимы проникал сквозь экран, сковывая ее реальные пальцы, сжимавшие стилус. Она видела не просто слова, а образы: ввалившиеся щеки матери, синие от холода пальцы, держащие крохотный кусочек хлеба, пыль и дым, поднимающиеся за окном виртуальной комнаты. Это было ее исследование – попытка понять, как индивидуальная память выживает в мясорубке коллективной трагедии. Как остаться человеком, когда все вокруг толкает к звериному состоянию.