«…и это лишь начало», – закончил Олег свой финальный слайд. Аплодисменты снова грянули, громче, продолжительнее. Он поклонился, улыбка все так же безупречна. Бремя. Он нес его сюда, на этот подиум, в каждый жест, в каждое слово. Бремя основателя, пророка, ответственного за души миллионов, доверивших ему свою посмертную вечность. И за душу той девчонки, которая когда-то спросила его о настоящем.
После презентации его окружили. Рукопожатия, похвалы, осторожные вопросы, замаскированные под комплименты. Он отвечал автоматически, его мысли были далеко. Вспомнилось, как Вика на прошлой неделе, за чаем на его кухне, размахивала распечаткой какого-то средневекового текста: «Папа, они верили, что души умерших становятся ангелами или демонами, влияют на живых. А ты не боишься, что твой „Эон“ – это просто… очень сложная машина для создания таких вот цифровых демонов? Из всего самого плохого, что было в нас?»
Он тогда отшутился. Но сейчас, среди блеска и сияния триумфа, ее слова вернулись с леденящей ясностью. Что, если она права? Что, если они не создают бессмертие, а всего лишь строят идеальную тюрьму для всего самого темного, травмированного, безумного, что накопило человечество за свою кровавую историю? И эта тюрьма уже дает трещины?
Наконец, ему удалось вырваться. Лимузин увозил его от сияющего центра через ночной город, сверкающий неоновыми рекламами и голограммами «Эона», обещающими вечную жизнь. Олег откинулся на кожаном сиденьи, закрыл глаза. Маска упала. На лице осталась только глубокая усталость и та невысказанная тревога, которая теперь была его постоянной спутницей. Он достал личный коммуникатор, не корпоративный. Одно непрочитанное сообщение. От Вики.
Привет, пап. Завтра еду в архив, ищу кое-что по послевоенным переселенцам. Может, заскочишь вечером? Расскажешь про свою блестящую презентацию? Без пафоса, а?;)
Простой текст. Живой. Настоящий. Укол тепла в ледяном море его обязанностей и страхов. Он быстро набрал ответ:
Обязательно. Привезу твой любитый шоколад. Без пафоса обещаю.
Он убрал коммуникатор и снова посмотрел в темное окно. Отражение его лица было бледным, изможденным. Сияющий «Эон-центр» остался далеко позади. Впереди была его пустая, слишком большая квартира. И тихий экран терминала в кабинете, который мог в любой миг показать ему пульсирующий, чуждый узор «Волынского-01» или что-то гораздо более страшное. Он построил храм вечности. Но все чаще ему казалось, что он возводит его на склоне спящего вулкана, чье пробуждение было лишь вопросом времени. И единственной настоящей, хрупкой нитью, связывающей его с миром живых, была дочь, копающаяся в пыльных архивах прошлого, пока он балансировал на острие будущего, которое сам создал и которого теперь боялся.