– Чего?
– Vergessen Sie nicht, die Antenne zu erden. Vergessen Sie nicht, den Anton zu beerdigen. Похоже звучит?
– Да.
– А тему чувствуешь?
– …Ничего удивительного. Детская детерминация. Грохот бомб еще не выветрился. Зато наши чувствуют себя сейчас в Берлине как в Перелешинском переулке Старгорода или на ресторанной горе Давида. Избачеством занимаются – несмотря на коронавирус. Окультуривают поверхность. Прикидываются истопниками, кочегарами. Подпольные вечеринки устраивают, параллели проводят. Дескать, новоявленные экологи решили сократить население. Докатились! От физики Краевича до физики Кикоина, это же вам не бомбы и не изотопы. Вирус, мол, тоже полезная вещь. Можно отпугивать комаров пресловутой тюрингской бациллой. Слышала про такую? Защищать растения естественным инсектицидом. Ассанжа на них нет, Сноудена. Памятник тому, кто разоблачит! Вот в России все иначе. Другие герои. Памятники О.И. Бендеру установлены в городах Чебоксары, Пятигорск, Кременчуг, Мелитополь, мемориальная доска в Одессе…
– Кременчуг, Мелитополь и Одесса – это Украина. Россия – памятник луноходу. Более или менее никчемному на сегодня. Ладно, сдались тебе всякие там… Расскажи лучше про своего дружка, поклонника Гарбарека. Классно ты его голос копируешь.
Вот так всегда. Теперь надо пахоту устроить в смартфоне, археологию. Чтобы вспомнить, как товарищ выглядит. Не саксофонист, дудец, как Тарыбарек, а клавишник. И голос восстановить. Ведь больше не созваниваемся. Уже давно не работали вместе, а с погружением в карантин все вообще пресеклось. Даже в парке, где когда-то импровизировали, даже в подберлинских усадьбах, где кабанчики бегали, потом нам их сервировали, а друг фыркал, дескать, вкушать такое нельзя. Никогда и ни при каких обстоятельствах. И вообще пора запретить любое мясо. Я делано зевнул.
ГОРИТ ГЕШТАЛЬТ
– Ладно. Тогда про историю любви. Любви музыканта-философа к Берлину и к женщине. Точнее, историю одного эксперимента. Кто-то на нас опыты ставит, я в это, конечно, не верю, хотя Билл Гейтс за три месяца до Уханя дал аванс не Гарбареку, а Байонтеку. Ну а мой философ, чел-челюскин, с собственной подругой экспериментирует. Тоже от щедрот. Я поднапрягся и включил чужую манеру:
«Люблю женщин водить на экскурсии. Показывать красоты местные. Чем, скажем, интересна Ганзейская площадь? На самом деле – ничего ослепительного. Зато Нелли Закс провела в этой точке города много лет. До эмиграции к шведам. Еще здесь расположены Академия искусств и кварталы, застроенные, быть может, первыми в Западном Берлине бетонными коробками. Корабли? – звучит слишком романтично. Спичечные коробки? – наоборот, унижает. Серенькие, характерные, балкончатые. В столице ГДР тогда еще строили Сталин-аллею, чем-то похожую на Ленинский проспект в Москве. А блочные поставили на поток лет пять – десять спустя. Стандартные парковочные места, плоские крыши, иногда поросшие мхом, мелкими деревцами и прочей рудеральной флорой, типовые дворы, застекленные лоджии. Конечно, застеклены они не так, как у нас застекляют. И хранится на них скорее ненужная утварь, чем заготовки, которыми всегда славились советские домохозяйки. Стекло, бетон. Нынче стекло – основной надувной материал. Кто придумал из стекла строить? Не Вера ли Павловна?.. Вот так примерно я повествую. Женщины всегда слушают внимательно, но без особой охоты. И не запоминают ничего. Была и она в их числе. Привез ее, значит, в Дойчланд, в Берлин. Повел привычным маршрутом. Помог с годовой визой. С того момента посещала она мою берлогу частенько. На Писториусштрассе. Однажды долгий перерыв был. И показалось мне, что я способен жить без нее. Наверное, не люблю больше. Хотя, может, просто проверить хотел. Ее и свои чувства. Сам не знаю. Но, так или иначе, рассказал ей об этом. Расстались спокойно. Ни слез, ни упреков. No pains, no sorrows, no sighs. И вспомнил я слова соседа-немца, облизывавшегося вослед, ему бы, мол, такую красотку. Говорю соседу: а ты пиши ей. Тот принял к сведению и давай упорно емели строчить. Моя поначалу не велась. Но время спустя клюнула. Теперь вместе они, ребенка завели. Я к нему с просьбой: верни, мол, гад, деньги, которые я ей на открытие визы дал. Точнее, даже не я, а мать в Москве для нас постаралась. Так чувак возмутился. Аршлох, говорит, аршлох…»