– Ой, Лёшенька, доброе утро! – просияла Татьяна Павловна, придерживая рвущегося с поводка Артемона. – А мы вот гулять собрались. Погодка сегодня, конечно, не очень, но Артемону все нипочем, ему лишь бы побегать.
– Доброе утро, Татьяна Павловна, – кивнул я, стараясь не наступить на вездесущего пуделя. – Вам тоже хорошей прогулки.
– Спасибо, Лёшенька, спасибо, – закивала она. – А Машенька где? Что-то я ее сегодня не видела.
– Маша по делам уехала, – уклончиво ответил я. Рассказывать Татьяне Павловне о наших с Машей «сложностях в отношениях» совершенно не хотелось. Она была женщиной доброй, но уж очень любопытной, и любая информация, попавшая к ней, имела свойство быстро распространяться по всему дому со скоростью лесного пожара.
Не успел я распрощаться с Татьяной Павловной, как из лифта, громыхнув дверями, вывалился Петрович – еще один мой сосед по этажу.
Петрович был полной противоположностью Татьяны Павловны. Мужик лет пятидесяти, крепкий, кряжистый, работал на каком-то заводе и олицетворял собой все то, что принято называть «простым русским народом». Футбол, пиво, рыбалка по выходным – вот его незамысловатые радости жизни. Меня он, кажется, не очень понимал. Как можно «работать, не отходя от компьютера», «не любить футбол» и «не пить пиво каждый вечер после работы» – это было за гранью его мировосприятия. Но при этом относился ко мне беззлобно, признавая во мне «нормального парня, хоть и со странностями».
– О, Стахановец! – громыхнул Петрович, по-свойски хлопнув меня по плечу так, что я едва не выронил сумку с ноутбуком. – Опять в свою контору, штаны просиживать?
– И вам не хворать, – усмехнулся я. – Работа у меня такая, сидячая.
– Да знаю я вашу работу, – махнул он рукой. – Кнопки нажимать – невелика премудрость. Вот у нас на заводе – это да, это работа! Там силушка нужна, смекалка!
Он перевел взгляд на удаляющуюся фигуру Татьяны Павловны с Артемоном, потом снова на меня.
– А Маруська-то твоя где? – понизив голос, спросил он. – Что-то не видать ее сегодня. Красивая девка, ничего не скажешь. Норовистая только, видать.
Я почувствовал, как внутри начинает закипать раздражение.
Петрович имел привычку «слабенько подкатывать» к Маше, как он сам это называл. Делал он это беззлобно, по-простецки, но меня это все равно коробило.
– Маша уехала, – стараясь сохранять спокойствие, ответил я. – Дела у нее.