Знать какое его глобальное прозрение привело к тому, что несчастья и испытания посыпались как из рога изобилия. Даже ученик, которого считал научным наследником, сбежал не прощаясь из страны, друг предал, коллеги отвернулись, продолжая кормиться его разработками. Руководство не советует аспирантам и дипломникам идти под его руководство, его научному кружку не дают помещения, финансирования нет. И это становится похоже на изоляцию с целью удушения. Последней каплей стало то, что декан и однокурсник его пообещал, не торгуясь, поддержать новую прорывную, почти революционную тему на ученом совете. Аненков поверил и рассчитывал. На совете декан высокомерно сообщил, что проф. Аненков занимается малоизученными теоретическими вопросами, а финансирование предусмотрено для имеющих практическую ценность и возможность быстрого внедрения. Закатай, плебей, губу. Что ж ты такой бедный, раз такой умный – пронеслись слова бывшей жены в голове. Предчувствие катастрофы или уже катастрофа – задавал себе вопрос Аненков. Думать не хотелось о том под властью каких демонов эти респектабельные люди душат все живое. «Всех в бан, всех в черный список! Поставить на этом точку? Или многоточие?»
Дочь перевел в другой вуз и купил билет в Заболоцк. Стал собираться. Когда Сергей Львович ставил том своей монографии в книжный шкаф, на него свалилась с верхней полки давно забытая книга о Ван Гоге. Удар Ван Гогом – тот еще каратистский приемчик. Эта книженция ему попалась впервые в пору увлечения единоборствами. Ван Гога с тех пор он обожал. Не столько картины, сколько характер, ту же жизнь на невероятной скорости. Темп «картину в день» мало кто выдержит. Вот живучий! Один день – одна картина – одна новая жизнь. Вдохновляющая через века. А если бы он остался проповедником?
Колеса крутятся, по поезд приближается к Заболоцку. Аненков уже не против доехать и до Саранска. Мысли крутятся быстрее колес. Сергей мечтает, что бы они привели его в искусство, настоящее и большое. А то, что волшебным образом перестанет хандрить, это само собой. Пусть лучше что-то прекрасное, удивление, радость испытать и перенести на холст! Потом картина удивит кого-то, вдруг отзовется в душе посетителя галереи спустя десятилетия, столетия. Живопись не имеет пределов ни в чем. В ней можно совершенствоваться бесконечно, ее можно толковать свободно, она останавливает время, давая возможность и художнику и зрителю остановиться и совершить свой выбор. «Эх, прокачу в прошлое и будущее, когда вникну и вспомню руками», – мечтал Аненков.