Вопрос о совести представляется практичным – в смысле, что, несмотря на всю свою выспреннюю теоретичность, он оказывает влияние на судьбу человека. Известно, что жить по совести значит жить честно, то есть делать что-то не только ради того, чтобы что-то«получилось», ради некоего «внешнего эффекта», или сиюминутной, краткосрочной выгоды, но ради пользы для души, коль скоро душа – главная ценность, перед сиянием которой меркнет всё остальное в этом мире, суетное и неважное. Но едва ли тот, кто задаётся вопросом о совести, желая познать что она такое, живёт в соответствии с ней. Для того, чтобы узнать, что она, совесть, есть на самом деле, следует поставить эксперимент над собой. Эксперимент требует жертв: надо выйти из непосредственности мировосприятия. Непосредственность хороша, когда совесть чиста, но всё же трудно жить чистой совестью и оставаться свободным в мире «людских зверей», ведь радость простоты в каком-то смысле может быть «сыром в мышеловке» – об этом тоже не стоит забывать. Если, как гласит высказывание Уильяма Шекспира, вся «жизнь –театр и люди в нём актеры», то и философ – есть лишь одна из ролей глобального театра.
В свете вышесказанного так называемая «светская жизнь» представляется неким тотальным маскарадом, или спектаклем, где всё действо – сплошное притворство, имитация, подражание… И если это всё есть имитация, подделка, копирование, то, стало быть, есть и первоисточник – оригинал, который в этом отношении не есть всё, но есть что-то ещё. За кулисами мирового театра, на сцене которого разворачивается трагикомедия-фарс становления Абсолютного Духа, быть может, нет вообще ничего, что чистая совесть и имеет ввиду. И если здесь и сейчас оригинала вещей, первоисточника нет, то это не значит, что где-то он обязательно есть. Непостижимый этот антимир чистой совести полон сладких грёз и мечт несбыточных. Оригинал, или идеал, таится в грёзах и снах, а задача Творца, которому подражает и с которым соревнуется наш философ-герой, то есть герой моего романа с собственной персоной, и состоит в том, чтобы воплотить этот несбыточный идеал, создав его пустой макет, который, безусловно, служит компроматом на реальность, где всё сплошь притворство и макет. В этом плане творчество может быть не только целью, но средством к тому, чтобы покинуть наконец царство грёз или теней, под которым подразумевается сумрачный мир нашей сумрачной ирреальности. Но и мечты бывают качественно разные: я различаю настоящие и ненастоящие мечты. Настоящие же мечты – это те, которые несбыточны. Если мечта сбылась, то это, скорее всего, ненастоящая мечта. Тем не менее, мечты есть для того, чтобы «сбываться», и в этом их парадокс, который только кажется неразрешимым. Мечты сбываются, когда мы дарим их тому, кто их достоин. Непостижимый и мрачный антимир наших снов, как любимая игра, или игрушка, является «преступным», когда он открывается нам и когда мы открываемся ему, ведь тогда (и только тогда!) и нарушается черта, которую преступать рассудку не положено. Но попробуй приблизиться к подлинному, что сокрыто в малом – в твоём собственном мирке. Подлинное – это свет природы, который призывает тебя вспомниться – обрести себя вновь.