– Заходи, Волчонок. Сквозит, – раздался изнутри сухой, как шелест осенних листьев, голос.
Внутри было темно и тесно. Единственным источником света был небольшой очаг в центре, над которым в котелке что-то булькало. В воздухе висел тот же травяной, дурманящий запах. На лавке у стены сидела Милада. Время иссушило ее, превратив в живую мумию: кожа туго обтягивала череп, нос заострился, а безгубый рот был похож на прорезь. Но ее глаза… глаза не были старческими. Черные, бездонные, блестящие, как мокрый агат, они смотрели на Ратибора с нечеловеческой проницательностью и толикой насмешки.
– Снова принес мне кровь и страх, – прошелестела она, не вставая.
– Я принес точильный брусок и бурдюк с вином, – ровным голосом ответил Ратибор, кладя дары на стол. Он знал правила. К Миладе не приходили с пустыми руками.
– Вино прокиснет, брусок сотрется. А страх вечен, – она махнула костлявой рукой. – Говори, зачем пришел. Город воет от ужаса, я это и без тебя слышу.
Ратибор молча развернул тряпицу и положил на стол клочок войлока.
Милада не прикоснулась к нему. Она медленно поднялась, подошла, склонилась над столом, почти касаясь улики своим острым носом. Она не смотрела, она вдыхала. Ее зрачки на миг сузились до точек.
– М-м-м… Конь. Степь. Чужая кровь, – пробормотала она.
Она взяла с полки плоскую каменную миску, черную, как сама ночь. Аккуратно, двумя веточками, переложила в нее войлок. Затем взяла щепоть каких-то сухих листьев и бросила их в очаг. Вспыхнуло зеленое пламя, и по избе поплыл удушливый, тошнотворный дым. Милада поднесла миску к дыму, и тот не рассеялся, а стал стелиться по ее дну, обвивая войлок, словно живая, призрачная змея. Ведьма смотрела в миску, и ее черные глаза стали пустыми, обращенными внутрь себя.
– Это не наших лесов кровь, – наконец сказала она, и ее голос стал глубже, словно исходил из-под земли. – Не наших болот грязь. Этим пахнет Степь. Но не та, что у наших границ, где торгуют и воюют. Древняя Степь. Голодная. Магия выжженной земли и открытого неба, где нет тени от деревьев. Наша магия шепчет в корнях, поет в ручьях, прячется в тени. Эта – кричит на ветру и пьет кровь прямо с клинка.
Она отставила чашу и впилась взглядом в Ратибора.
– Говори, что он сделал. Рассказывай. Все.
Ратибор рассказал. Сухо, без эмоций, как докладывал князю. О вырванном сердце Домового и круге из соли. О сваренном заживо Баннике и его снятой коже. О печени, что забрал убийца.