Ляля понимала, что класс – это не театр, не сцена, что читать ей придется сидя за партой, что невозможно размахивать руками, мысленно обращаясь к старому монаху. Значит, придется играть эту роль только голосом. А партнер ей был совсем и не нужен, ведь у него и слов-то никаких не было. Она незаметно, как бы между прочим, отстегнула заколку, кудри рассыпались, упав на лоб и виски.
– Старик! – произнесла она обессиленно, не глядя в книгу на парте, – я слышал много раз, Что ты меня от смерти спас – Зачем?.. – взмолилась она и сделала короткую паузу. А потом продолжила печальную исповедь Мцыри, перевоплощаясь в юного героя и одновременно понимая, что играет его роль.
Ирина Михайловна не останавливала Лялю, хотя, наверное, она и не планировала такое объёмное чтение на уроке.
Всю поэму наизусть Ляля, конечно, не знала, для постановки этюда в театральной студии этого и не требовалось. Закончив очередную главу, она остановилась. Класс давно уже замер. Через несколько секунд Ляля подняла голову и посмотрела на Ирину Михайловну. Стёкла очков придавали блеск немного удивленному и одобряющему взгляду учительницы.
– Отлично, Ляля, спасибо! – вежливо поблагодарила она.
И Ляля, наконец, свободно выдохнула. Роль была сыграна, и ничего, что зрители не аплодировали, да это сейчас и не главное. Она поняла, что комиссия во главе с замечательной, всё понимающей учительницей приняла наконец-то тот самый, когда-то не сданный, отложенный надолго зачёт.
С этим преподавателем Маргоша познакомилась ещё на вступительных экзаменах, когда писала диктант по сольфеджио. Музыкальный диктант отличается от привычного тем, что диктуют не слова и предложения, а звуки, которые надо записать нотами.
Невысокий, сутулый, дорого, но небрежно одетый, с художественно растрепанной копной тёмных кудрявых волос, пронизанных седыми серебряными нитями, в очках с толстыми стеклами, пухлыми, улыбающимися губами, которых почти не скрывали небольшие седые усы, он как-то радостно вбежал в аудиторию, так же радостно сыграл на фортепиано мелодию, как будто загадывая загадку. Весь его облик говорил: А, ну-ка, отгадай!
Отгадать было сложновато, потому что играл он азартно и как-то ритмично неряшливо в отличие от наших предыдущих педагогов, которые играли музыкальные диктанты отчетливо, медленно, почти так, как диктуют в обычных школах учителя первоклассникам.