Абитуриенты недоуменно переглядывались, слушая эту непонятную диктовку, пытаясь хоть как-то уловить ритмический рисунок мелодии.
Те, кто выдержал экзаменационные испытания, встретились с Ароном Шмулевичем уже на лекциях по истории зарубежной музыки, или зарубежке, как по школьной привычке сокращали длинное название предмета студенты. О его требовательности и строгости на экзаменах все уже были наслышаны, поэтому и на лекции многие шли с каким-то внутренним страхом, готовясь к самому худшему.
Маргошу же лекции Арона захватили сразу, с первого слова. Пухлые яркие губы преподавателя в контрасте с седыми усами всё время сдерживали улыбку; глаза лучились сквозь посверкивающие толстые линзы очков. Он вел повествование, как будто шёл по какой-то сложной, извилистой и пересеченной местности, увлекая за собой тех, кто этого пожелает. По ходу повествования он сворачивал с прямого пути, отклоняясь от маршрута то вправо, то влево, но никогда не забывал своей цели и всегда возвращался на исходную точку. Казалось, что ему самому рассказывать было безумно интересно.
Маргоше нравилась эта необычная логика, она успевала зацепиться за его мысль, как за путеводную нить, и раскручивала этот волшебный клубок, наполняясь безудержной радостью открытий. Она слушала его так, как будто читала увлекательную книгу, а потом строчила в тетради, стараясь успеть записать как можно больше, конспект её пестрил вопросительными и восклицательными знаками.
Далеко не все однокурсники разделяли Маргошины восторги, кто-то бесстрастно записывал лекцию, кто-то запутывался в лабиринтах его повествования и переставал что-либо понимать, кто-то заранее боялся экзамена и переэкзаменовки. Слух о том, что мало кто сдает экзамен Арону с первого раза ходил в абитуриентской среде. Любви Арону и его предмету это не добавляло.
К экзамену по истории зарубежной музыки готовились по авторской методичке самого Арона Шмулевича. Тоненькая книжица, как и его лекции-лабиринты, была наполнена многочисленными заданиями, бесконечным количеством имён и названий музыкальных произведений, которые надо было слушать, знать, петь или играть.
Маргоша честно пыталась запихнуть в себя всю эту информацию. Но зарубежка была не единственным экзаменом в институтском курсе. Маргоша читала учебники по истории музыки, жалея, что они написаны совсем не в таком стиле и не таким языком, которым повествовал эти истории на своих лекциях Арон. Уставая от огромного потока информации, она брала в руки другие, более интересные для неё книги, и надолго зачитывалась, например, удивительной жизнью Моцарта, о которой прекрасно повествовал художественным языком Дэвид Вейс, перемежая правду и вымысел.