Александр Романов с самого начала своего пути заявил о себе как поэт, видящий мир и создающий мир «на особицу», стремящийся самыми точными словами, взятыми из речи своих земляков и сограждан, выразить многомерность и неповторимость народной натуры, трагедийную высоту её бытия, заповедную красоту её духа. Такой дух не терпит ни спешки, ни суеты, он требует от художника максимальной духовной сосредоточенности – и мудрено ли, что немногие из пишущих ступают на эту стезю, далёкую от псевдопублицистической «злобы дня», не сулящую громкого успеха. Масштаб творчества таких художников и определяется, и постигается не сразу…
Думая о творчестве А. Романова, я нередко вспоминаю одно высказывание В. Астафьева. Автор «Последнего поклона» как-то сказал, что в литературе, как и в жизни, есть люди, которые подставляют плечо «под комель», стремятся принять на себя нелёгкую ношу, другие же уходят от такой участи. А. Романов – из первых, в поэзии он берётся за крупную, ломовую работу, «кавалерийский наскок» не по нему.
Без таких беззаветных тружеников пера – к сожалению, исключительно немногих – сегодняшняя поэзия страны была бы анемичной и обескровленной. И стоит ли дивиться тому, что не всё ладно и совершенно даже в этой итоговой и веховой книге его стихотворений: у того, кто за тяжкий груз берётся, нередко трещат и кости, и рубаха. Но из сшибки драматических противоречий жизни, над которыми напряжённо и мучительно размышляет поэт, из сшибки счастья и невзгод, веры и безверья – и рождается тот «сторожевой луч», который, на мой взгляд, символизирует сердцевинную сущность творчества одного из самых значительных поэтов сегодняшней России:
Он жгуч. Он будто откровенье,
Он просекает толщи лет,
И чем обиднее забвенье,
Тем сокрушительнее свет,
Из рваной памяти, из боли,
Из мглы ошибочных дорог,
Из дел, которых не исполнил,
Из слов, каких сказать не смог.
Из полуправды, ставшей в горесть,
Из встреч, растрёпанных уже,
Всеочищающая совесть,
Как жизни весть, горит в душе.