», которые вообще не знают устали.
Мне в этом смысле было до него далеко. И как бы сильно я его ни любила, но бывали дни, когда я говорила себе:
«Хоть бы у него где-нибудь под футболкой был вмонтирован микроскопический пылесос, отсасывающий энергию, который включался бы время от времени, усмиряя желания маленького тирана».
Согласна, мы, современные родители, воспитанные по заветам Дольто[6], руководствуемся прежде всего главным ее кредо: «Ребенок – уникальная личность». Но получается, что во главе угла нашей системы воспитания лежит вседозволенность. Под предлогом уважения личности ребенка, установления диалога с ним мы отпустили вожжи и во всем потакаем ему.
– Р-а-а-а-мки, – говорит моя мать, – он должен знать свои рамки!
Разумеется, она права.
Рамки – вот что я пыталась установить на протяжении последних месяцев в попытке сдержать крен в сторону попустительства. Каюсь, я совершила слишком резкий разворот, перейдя от одной крайности к другой. Иногда я бываю груба с ним. Но каждый делает то, что может, не правда ли? Я постоянно дергаю Адриена, пытаясь втиснуть его в эти пресловутые рамки. Он злится, дуется на меня, но покоряется. Несмотря на своеволие избалованного ребенка, в душе он добрый мальчик.
Я отдаю себе отчет, что, контролируя каждый его шаг, лишаю ребенка свободы. Для его же блага – думаю я, чувствуя моментами, что превращаюсь в механизм по передаче ущемляющих жизнь Адриена посланий. Роль матери-подруги я сменила на роль домашнего цербера, и эта роль далась мне нелегко. «Убери у себя в комнате, прими душ, погаси свет, отправляйся делать уроки, опусти крышку унитаза…» Если я и выиграла в том, что теперь по дому не валяются носки моего сына, то проиграла в качестве отношений с ним. Как только я отдала предпочтение силовым методам, между нами установилась напряженность. Теперь мы живем как кошка с собакой, и это действует на нервы. Мы больше не понимаем друг друга. Но как иначе я справилась бы с ним, если он находится в предподростковом периоде?
С этими мыслями я вошла к сыну в комнату. За десять минут до ухода в школу он еще был не одет и играл о стену в пинг-понг. Натянув носки разного цвета и пригладив волосы пятерней, он, не испытывая ни малейших угрызений совести, как всегда, оставлял в комнате такой же разгром, какой царил в Бейруте в семидесятых годах…