Тяжёлые серые облака будто бы специально тянулись со всего небосвода и сгущались над каменным гнездом, свитым руками многих поколений человеческих жизней, готовые вновь начать танец ненастья. Периодически разверзалось небесное брюхо, выдавая на холодную землю промозглую смесь из мокрого снега и дождя. Отголоски непогоды беспощадно долетали до лиц странников, заставляя их морщиться и периодически смахивать мокрую снежную кашу с обветренных лиц.
– Сейчас самое пренеприятное время года. Конец зимы наступает, но до весны ещё не близко, – будто прочитав мысли Князя, вдруг произнёс Лишель Косак, ехавший рядом. – То ничего: лёгкий мороз и солнце, а то как зарядит дождина, да такой, что Нижний Город только и успевают откачивать от грязевых потоков Горной, что рвутся из подземных туннелей. Её аж всю раздувает, бедную! Того и гляди рванёт, как гнойный чирь, внутри города. Вот тогда даст всем жару…
Авир перевёл тяжёлый, как облака над столицей, взгляд на казначея Вулгера. Мужчина за время их путешествия ещё больше осунулся и посерел, будто выцвел на холодном ветру. Бросавшиеся раньше, при первых встречах, в глаза сытая дородность и какая–то детская здоровая пухлость сошли с лица этого человека, оставив после себя тёмные круги забот и невесёлых дум под его большими телячьими глазами.
Князь за время вынужденного путешествия понял, что этот человек абсолютно случайное, и по всей видимости, навязанное свыше, звено в свите Вулгера. И это звено стало в тягость и старому, и новому хозяину. Понимал это и сам Косак, чувствуя даже не то что холодное, а ледяное, пробивающее до костей, отношение к себе со стороны Вулгера Корта. И поэтому, чтобы хоть как–то отвлечься от того, что бродило и кипело у него в трусливой душе, он то и дело приставал с пустыми разговорами к Князю Авиру в течение всей дальней дороги.
Однако, слов среди тех, кто покинул свой дом в Благом, за всё время было сказано до странного мало. Беззвучные взгляды воинов Авира, бросаемые друг другу, когда они сидели у костра и без аппетита поглощали скромную пищу, были красноречивее всего того, что можно было позволить сказать: чем ближе они подходили к великой столице Княжеств, тем сильнее они ощущали едкий запах нарастающей опасности.
Авир неопределённо хмыкнул в ответ на монолог казначея, даже не берясь представить, как выглядит он сам сейчас со стороны. Хоть их путешествие и прошло без сучка и без задоринки, но почти все ночи, которые они встретили в дороге, он проводил в угрюмом бодрствовании в окружении своих верных людей, нёсших по очереди караул. И лишь в пути, когда он оказывался в седле на послушно рысящим Буране, Князь забывался коротким глубоким сном, позволяя себе беспечно вызывать в памяти ту жизнь, которая бесследно исчезла вместе с его дочерью в первый день этой проклятой зимы.