Вопреки ожиданиям, женщина не продолжила орать на меня или выгонять. Проковыляв ко мне тяжёлой походкой тучного человека, она опустилась рядом и вздохнула.
– Дура ты, Петрова, ой дура, – сочувственно проговорила она, глядя перед собой. – Сколько живу, таких непутёвых не встречала.
Спорить с ней не имело смысла. Я действительно за последние пару дней такого жару дала, что на всю жизнь хватит.
– Все вы, молодёжь, такие, – заключила она, окидывая меня жалостливым взглядом. – Сидите в телефонах своих, забыли, как с людьми разговаривать. Нет бы, подойти, сказать: так, мол, и так, Марья Никитична, жить негде, подсоби, посоветуй. Да наши бы тебя сразу направили куда нужно, и не пришлось бы тебе мотыляться тут в пылищи.
Я даже растерялась от такой перемены отношения ко мне. Обернувшись на женщину, пару раз хлопнула ресницами, не зная, что сказать.
Та покачала головой.
– Бери пожитки свои и идём со мной. Заселим тебя со всеми удобствами.
Через полчаса мы стояли на пороге комнаты, которая отличалась от моей прошлой ночлежки лишь отсутствием инвентаря и слоя многолетней пыли. Здесь имелись койка и тумбочка. Остальное по меркам устроителей этих хором местным жильцам не требовалось.
– Это общежитие для родственников наших пациентов, – пояснила мне женщина, которая оказалась местным завхозом. – Комнаты здесь предоставляют им на случай, если больному требуется длительный уход. Медсестёр-то на всех не хватает – сама понимаешь. Располагайся. Дальше по коридору туалет, раковина, а напротив – кухня. Всё общее, зато бесплатно. Живи, сколько потребуется.
– Спасибо, Марья Никитична, – тем не менее поблагодарила я. – Вы меня очень выручили.
Какими бы ни были условия, здесь уж всё лучше, чем пыльный сарай. И я на самом деле была безумно благодарна женщине.
– Ой, да брось ты. Было б, за что благодарить, – отозвалась она. Сильно тут не засиживайся. Диспансер с восьми открывается. Опоздаешь, могут и прогул влепить.
Продолжая раздавать наставления, женщина вынула из висевшей на плече сумки свёрток и протянула его мне. Когда же она, тяжело ступая, вышла в коридор, я ещё с минуту посылала ей в спину благодарные взгляды, а когда раскрыла свёрток, обнаружила внутри два жареных пирожка.
Рот мгновенно наполнился слюной, а глаза – слезами. Вчерашний ужин из диспансерной столовой давно испарился, вызывая теперь болезненное урчание в животе. Есть хотелось безумно, и продолжая стоять в проёме своего нового жилища, я с жадностью впилась зубами в пирожок. Мой любимый! С картошкой! Неземное наслаждение.