Мохан коротко взглянул на нее.
– Прелести глобального потепления. Подарок богатых стран вроде вашей бедным вроде нашей.
«Неужто он из националистов, – подумала она, – как друг отца Ракеш, который поносил Запад на все лады и уже сорок лет планировал неминуемое возвращение на родину?» Но Мохан говорил правду. Она сама часто рассуждала так же.
– Да, – согласилась она, не желая ввязываться в политические дебаты. Слишком она устала, веки отяжелели; ее клонило в сон.
Мохан, должно быть, почувствовал ее усталость.
– Если хотите, можете поспать, – сказал он. – Еще полчаса ехать.
– Да ничего, – ответила она, встряхнула головой и начала разглядывать длинный ряд лачуг, построенных прямо на тротуаре. Даже в такой поздний час мужчины в майках и саронгах стояли в разинутых ртах хижин, освещенных керосиновыми лампами. Смита закусила губу. Она привыкла к нищете третьего мира, но виды, мимо которых они проезжали сейчас, ничуть не изменились со времен ее детства. Она словно ехала мимо тех же трущоб и тех же людей, что и двадцать лет назад, в 1998 году, когда они с семьей направлялись в аэропорт. Где та новая Индия эпохи глобализации, о которой она так много читала?
– Государство выплатило жителям трущоб компенсации, чтобы они освободили жилье и переехали в муниципальные дома, – сказал Мохан. – Но они отказались.
– Серьезно?
– Так мне сказали. А в демократической стране разве можно заставить кого-то переехать?
Повисла тишина, и Смите показалось, что, открыто разглядывая трущобы за окном, она вынудила Мохана защищать свой город. Она часто сталкивалась с этим феноменом в работе: средний класс в бедных странах ощетинивался, когда люди с Запада начинали судить об их стране.
Однажды в Гаити местный чиновник чуть не плюнул ей в лицо и принялся проклинать американский империализм, когда она попыталась расспросить его о коррупции в его округе.
– Их можно понять, – ответила она. – Это их дом.
– Именно. Это я и пытался втолковать своим друзьям и коллегам. Но те упорно не понимают того, что вы поняли меньше чем за десять минут.
От этих слов у Смиты неожиданно потеплело на сердце, словно Мохан вручил ей маленький приз.
– Спасибо. Просто я здесь раньше жила. Поэтому понимаю.
– Жили здесь? Когда?
– В детстве. Мы уехали из Индии, когда мне было четырнадцать.
– Вах.