Называя вновь образованную общину «монастырем», Ковылин и требования поставил перед ее членами чисто монастырские. Супруги, вступившие в общину, должны были оставлять друг друга, а холостые и девицы давали обет целомудрия. Но, несмотря на эти требования, за стенами общины царил разврат, на который основатель общины смотрел сквозь пальцы. Общение с «внешними», даже в употреблении пищи – воспрещалось: но достаточно было отбыть епитимию поклонами, лишним днем поста или молитвами, чтобы загладить даже самый тяжелый грех общения с «внешними». Запрещение общения «с внешними» мотивировалось тем, что весь «внешний» мир, находящийся за стенами Преображенского кладбища, есть царство антихриста. Но в то же время сам Ковылин устраивал у себя торжественные обеды в честь московских властей и щедро раздавал им подарки. Конечной целью общины было спасение душ ее участников на предстоящем в ближайшем будущем страшном суде; но имущество поступавших в общину членов отбиралось Ковылиным в собственность общины «на вечные времена»; а так как страшный суд все не приходил, то Ковылин составил новый устав для общины, по §14 которого попечителям Преображенского кладбища разрешалось употреблять капитал общины на «торговую коммерцию». Таким образом, из орудия спасения душ Преображенская община превратилась в орудие обогащения заправлявших ею купцов; устрашая кончиной мира робких людей, позволявших в суеверном страхе себя обирать и принимавших на себя чисто монашеские обеты, заправилы общины выбрали на свою долю «просторные дома, прекрасные и светлые покои, многоценную трапезу и различные напитки, мягкия постели, красныя одежды, частые разговоры, седания и ласкательные друг к другу помавания»15. А когда монинцы с негодованием обличали фарисейское лицемерие преображенцев, в особенности в половом вопросе, преображенцы отвечали знаменитым в русской среде софизмом, автором новой доктрины своего течения которого будто бы был сам Ковылин: «не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься»16. При таких условиях община смогла существовать только до тех пор, пока находились наивные люди, шедшие со своим капиталом на приманки Ковылина. Раньше всего началось разложение филиальной Санкт-Петербургской общины, где федосеевцы бросили комедию и вступили в самостоятельное общение «с детьми антихристовыми», а в 1821 г. целый ряд наиболее влиятельных членов Преображенской общины в Москве откололся от нее и перешел к монинцам. После этого, в течение XIX в. община влачила довольно жалкое существование.